Палач

– Здравствуй, дорогой! – с простодушно широкой улыбкой пропел он, раскинув руки, будто для объятий, но Сергей прошел мимо, лишь сухо бросив:

– Там все готово?

– А то как же. Сегодня семеро, уголовники. Есть там среди них один мудак, он…

– Журнал.

– А? А, да, держи, конечно. Так вот, мудак этот…

Сергей, пропуская мимо ушей все, что болтал Стрелецкий, достал перо из грудного кармана, расписался в журнале, отдал обратно лейтенанту и зашел в одну из дверей, рассыпав пару кусков грязно-белой краски. Внутри тесного помещенья, скрывавшегося все это время за белой дверью, у самой стенки сидели на коленях семеро мужчин с мешками на головах. Слева от входа стоял надсмотрщик, который, сразу после прихода палачей, козырнул и поспешил покинуть комнату.

– Ну, начнем, – сказал Стрелецкий, поднял журнал и начал зачитывать текст. – За нарушение законов, пренебрежение к конституционному строю и многонациональному народу нашего великого государства, к смертной казни приговариваются…

Он зачитал список из тех семи, что сидели перед ним, дрожали и казались бездыханными, а затем одним резким движением захлопнул журнал и достал пистолет из поясной кобуры. То же сделал и Сергей. Они одновременно, будто войдя в зловещий унисон, взвели курки, прицелились, и, едва заслышав чей-то жалобный стон, начали стрелять. Через несколько секунд стрельба сменилась холостыми щелчками курков, а комната наполнилась дымкой пороховых газов. Кровавые следы на стене и присыпанные бетонной крошкой тела удовлетворили обоих, и Стрелецкий довольно ухмыльнулся.

– Этот еще дергается, – бросил он, заметив, как одно из тел в конвульсиях дергает торчащим из мертвой кучи пальцем. Сергей же, ни слова не сказав, медленно вытащил пустой магазин, достал из кобуры новый, зарядил его и дернул затворную раму. Растолкав ногами кучу тел, он увидел, наконец, хозяина шевелящейся еще руки, прицелился в застывший в ужасе глаз и выстрелил. – Ну, теперь все. Распишитесь, – протараторил на это Стрелецкий, протянул журнал и, когда подпись была вновь поставлена, сунул его подмышку. Он вышел за дверь, поправляя свободной рукой фуражку, и снова обратился к Сергею, смотря на него через левое плечо. – По пиву?

Сергей лишь сдержанно кивнул, по прежнему рассматривая зловонную кучу, но через несколько секунд развернулся и вышел за Стрелецким к лифту.

***

– Хорошо! – довольно крякнул лейтенант, вытирая пивную пену с усов. – Ну что, Сережа, как дела у тебя?

– Пойдет, – сухо бросил Сергей, постукивая пальцами по стенке пивной кружки, рассматривая, как пузырьки внутри нее целеустремленно и суетливо взвивались вверх, после чего неизбежно лопались на поверхности.

– Как всегда лаконично. Я думаю, тебе не хватает жизненных интересов. Я вот, например, марки собираю. Хочешь, покажу?

– Нет.

– Многое теряешь. У меня есть марка, очень редкая, с Эйфелевой Башней. Не представляешь, каких сил мне потребовалось… а, впрочем, тебе все равно, я вижу.

– Нет, очень интересно, продолжай. Марки, говоришь?

– Я говорю, тебе нужно заняться чем-то, помимо работы. Так ведь и с ума сойти недолго.

– Меня устраивает моя работа.

– Меня тоже. Но ведь нельзя же жить только одной лишь ею. Много есть занятий, помимо нее. Шахматы, там.

Сергей лишь широко зевнул, потянулся вверх руками, и, оставив недопитым пиво, поднялся со стула, забрав со спинки свою шинель.

– Понятно. Ну и вали, давай. Пиво твое сам допью.

Сергей ничего не сказал и, лишь ленно козырнув, пошел к выходу, по дороге запахиваясь и застегиваясь. Оказавшись на улице, он выдохнул освежающий пар изо рта, расправил ворот шинели и двинулся сквозь снежную пелену в сторону своей квартиры. Жил он недалеко от работы, там же, где остальным офицерам давали жилье за выслугу, и, в целом, находился там редко. Пройдя пару улиц, он зашел в переулок, сам не зная, что его туда занесло, движимый мыслью, что там можно срезать, и, к тому же, ветер не будет так сильно дуть в лицо. Пройдя метров десять, он увидел столпившихся у входа в подвальное помещение нескольких женщин. Падшие, измалеванные нелепым макияжем, они зазывали новенького офицера к себе, посмеивались и кокетничали. Сергей пытался закрыться уголком воротника, но неизбежно они вновь и вновь окружали его, трогали за руки, увлекали к себе. Попав в круговорот, он панически оглядывался, пытаясь найти выход из этой тюрьмы, но выхода видно не было. Взирая то туда, то сюда, его безумный взгляд бегло искал, куда ему бежать, и через какое-то время эти движения стали хаотичными, не имели никакой логики, до той поры, пока, наконец, не остановились на образе, образе давно забытом, брошенном, убитым, оставленным в глубине сознания. Остановились же они на слепяще-белоснежных волосах, заплетенных сзади хвостом, потупленных голубых глазах, аккуратно сидящих над вздернутым носом и тонкими, словно нить, губами и острым подбородком. Он упал, рыдая, на колени перед ними, и, увидев его страдающую душу, она повела его за руку к себе, в комнату наверху.

VI