Палач

– Я понял… На самом деле все на редкость просто. Если кратко: «Я отменяю все предыдущие написанные и высказанные мной завещания и завещательные распоряжения… Я назначаю юридическое бюро «Сэмюелз-Райт и сыновья» исполнителем моей воли… Все имущество, за вычетом долгов и расходов на нотариальное оформление и похороны, завещаю в благотворительных целях больнице “Грейт Ормонд Стрит”». Ну и так далее. Подпись: Лукас Теодор Китон. Вроде бы так?

Лукас на мгновение замер в нерешительности, затем, не в состоянии унять дрожь в руках, вытащил из кармана флешку, протянул ее гостю и сказал:

– И еще вот это.

Поверенный взял ее и с любопытством на нее посмотрел.

– На ней мое послание… Для любых заинтересованных лиц… когда придет время… – смущенно произнес Лукас. – Там все объясняется.

Нотариус кивнул и положил флешку в карман портфеля.

– Это очень чутко с вашей стороны, – сказал он Лукасу, – я не сомневаюсь, что им захочется услышать последнее обращение человека, завещавшего такую… поразительную сумму денег.

Он уже собрался уходить, но на минуту задержался и добавил:

– Вы хороший человек, Лукас. Немногие из тех, кто добился такого богатства и власти, оказавшись на недосягаемой для многих высоте, не стал рабом эго и прочей мерзости… Я просто хочу, чтобы вы это знали.

Когда Лукас приехал на прием к Алексею Грину, он обнаружил в его кабинете потрясающе красивую женщину. Грин говорил с ней вежливо, но при этом не обращал никакого внимания на подаваемые ею недвусмысленные сигналы:

– Я серьезно. На следующий же день после вашей лекции по применению поведенческой нейропсихологии в повседневной жизни я подала заявление об изменении темы моей диссертации.

– Благодарите поведенческую нейропсихологию. Я тут ни при чем, – пошутил Грин.

– Я понимаю, просить об этом было бы дерзостью, но даже час наедине с вами…

Дама восторженно взвизгнула, положила ему руку на плечо и засмеялась.

Стоя в дверях, Лукас с трепетом смотрел, как женщина млеет, одурманенная обаянием доктора.

– Давайте сделаем так… – начал Грин.

Секретарша закатила глаза.

– Давайте вы сейчас подойдете к Касси, и она на той неделе найдет нам время для совместного обеда?

– Вы серьезно?

– На следующей неделе вы едете в Нью-Йорк на то мероприятие, – бесцветным голосом отозвалась из-за своего стола Касси.

– Тогда через две недели… – пообещал Грин, обратил, наконец, внимание на маячившего в дверях пациента и воскликнул: – Лукас!

После чего легонько подтолкнул посетительницу в направлении выхода и пригласил его в кабинет.

– Понимаете, то, что вы злитесь на того… на тех, кто поступил так с вами и вашей семьей, вполне нормально, – мягко произнес Грин.

Солнце спряталось за облако, погрузив офис в полумрак. И стильный абажур, и огромные кресла, и массивный деревянный стол, обычно смотревшиеся так уютно, внезапно показались блеклыми и безжизненными. Даже сам психиатр, и тот превратился собственную мертвенно-бледную тень.

– Да, я злюсь, – сквозь стиснутые зубы сказал Лукас, – но не на них.

– Я вас не понимаю, – несколько резковато ответил Грин, но тут же смягчил тон, – предположим, что это я в тот день отправился со взрывчатым устройством в центр Лондона, имея единственной целью убить как можно больше людей. Что бы вы мне в этом случае сказали?

Лукас уставился в пустоту, размышляя над вопросом. Потом встал и принялся мерить шагами комнату – ему так легче думалось.

– Ничего. Я бы не сказал ровным счетом ничего. Изливать на исполнителя свой гнев не умней, чем изливать гнев на неодушевленный предмет… вроде пистолета… или ножа. Такие люди – не более чем инструменты, которым промыли мозги и сделали игрушкой в чужих руках. Марионетки, послушные куклы, служащие большей цели.

– Куклы? – спросил Грин со смесью интереса и скептицизма в голосе.

– Они ведут себя как дикие звери, выпущенные на свободу, – продолжал Лукас, – и инстинктивно тянутся к местам скопления добычи, в то время как мы… кучкуемся вместе, неосознанно выступая в роли наживки, надеясь, что нам повезет и умрет кто-то другой. А те, кто действительно дергает за ниточки, как и те, кому полагается нас защищать, играют нами, как фигурами на шахматной доске.

Эти слова, вероятно, задели какую-то струну в душе Грина, неподвижно уставившегося в окно.

– Прошу прощения за монолог. Просто… Когда я с вами говорю, мне становится легче, – признался Лукас.

– Что, простите? – спросил Грин, витая мыслями где-то далеко.

– Я спрашивал, не могли бы мы с вами видеться чаще? Может, устраивать не один, а два сеанса в неделю? – спросил Лукас, пытаясь скрыть охватившее его отчаяние. – Хотя через несколько дней, насколько я понимаю… вы уезжаете в Нью-Йорк.

– Верно, – улыбнулся Грин, все еще прокручивая в голове слова Лукаса.

– Вы там часто бываете?

– Пять-шесть раз в году. Так что не волнуйтесь, мне редко придется переносить наши сеансы, – заверил его Грин. – И да, если вы находите их полезными, мы можем видеться чаще. Но поскольку вы очень быстро идете вперед, я хотел предложить вам другой метод лечения… если угодно, новаторский подход. Как вы думаете, вы готовы к этому, Лукас?