Невозможно сосчитать, сколько раз, по-охотничьи затаившись, он ждал наверху, пока подъемник, как огромный многоковшовый экскаватор, зачерпывал из долины и вываливал к его ногам нескончаемую вереницу женщин; он ждал ее, с такими же голодными, как у него, глазами, чтобы весь день кататься с ней по белоснежным просторам и всю ночь — по белоснежной простыне. Он почти никогда не встречал одну и ту же девушку дважды; впрочем, возможно, он их просто не узнавал: их было много и они были слишком похожи. Он ждал брюнеток с пышной грудью, ибо очень скоро обнаружил, что они столь же страстны и неутомимы, как и он. Воспитанник аскета Влка, он испугался взрыва неодолимой страсти. Доходило до того, что он, получив свое, тут же удирал от партнерш либо даже выставлял их за дверь. Со временем Шимса, конечно, понял, что патология — это не он, а Влк и что государство ничего не имеет против секса, если секс помогает его слугам обрести душевный комфорт, при котором они более послушно исполняют приказы; однако те времена, когда он считал свою силу пороком, стыдился ее и скрывал, навсегда наложили на него отпечаток: его отношение к женщинам ограничивалось чисто животным влечением, не облагороженным подлинным чувством. Он не познал любви, но до сих пор она была нужна ему не больше, чем роза эскимосу.
Вот и сейчас Шимса испытывал приятное возбуждение: ведь после создания ПУПИКа он попал сюда впервые. Он не сомневался, что и на этот раз среди сотрудников училища-побратима или персонала турбазы найдется черноволосая красотка, которая охотно сдастся ему в плен. Ему казалось, что с каждой минутой он возносится все выше и выше над сверкающими вершинами гор, и, преисполненный чудесного настроения, он повернулся к той, которая делила с ним кресло, похожее на стального лебедя.
— Ну что, Тахеци, — сказал он, — красиво?
Лизинка затеяла новую игру. Когда мимо нее проезжала голубая кабинка, очко получала Лиз. Когда ехала красная, она заносила ее на счет Инки. Когда зеленая, очко прибавлялось той, у кого в этот момент их было меньше. Лиз вела с минимальным перевесом 15:14, и Лизинке приходилось быть внимательной, чтобы не ошибиться.
Доцент видел, что девушка шевелит губами, но ничего не слышал и, приписав это перепаду давления, с силой растер уши.
— Что вы сказали, Тахеци? — спросил он.
Теперь впереди была Инка 16:15, и Лизинка сосредоточилась, как только могла, чтобы не обидеть ни ту, ни другую.
Сообразив, что металлический скрежет каната он все-таки слышит, Шимса понял, что дело вовсе не в его слухе. Он не подозревал, что девушка ведет про себя счет, и ему вдруг пришло в голову, что она молится. В неземном просторе над убегающими шпилями заснеженных елей хрупкое создание рядом с ним, сжимающее в сложенных руках вязаную шапочку, из-под которой на ветру развевались золотые волосы, больше всего походило на святую, возносящуюся на небеса.
Когда он впервые увидел ее в квартире Тахеци, она и в самом деле напомнила ему картину, написанную маслом, а живопись оставляла его равнодушным. Нянечки, воспитатели и командиры водили его по тропинкам, которые обходили стороной край искусства и чувств, словно лепрозорий. Эстет Влк и его жена вошли в его жизнь слишком поздно, чтобы он мог наверстать упущенное. Кроме того, у Лизинки не было ни тяжелых грудей, ни чувственных губ, а главное, порочного цвета волос — цвета 9 ночи, и она не могла заинтересовать его как женщина. Впрочем, он высоко ценил ее как ученицу после вступительного теста — тогда она обработала карпа двумя ударами, а курицу одним взмахом ножа. Этой серьезной, утонченной девушке и учебный материал давался настолько легко, что она в скором времени превзошла всех ребят, кроме Альберта. К ее замкнутости они с Влком вскоре привыкли; им было достаточно того, что на практических занятиях она стабильно показывала наилучшие результаты. Недостаток сил она возмещала ловкостью и в каждое свое действие вкладывала чувство, присущее только женщинам. Лишь однажды он видел, как она проявила нерешительность, и тогда ему впервые стала понятна ее…