Паладинские байки

– Понимаешь, я ведь не смогу в этом покаяться. Каяться ведь в грехах положено, в том, за что вину ощущаешь. А я не чувствую никакой вины. Не смогу покаяться, нет. Не только потому, что у нас выхода не было. Но и потому еще, что мне это очень понравилось, и мне этого очень хотелось. Да и сейчас я бы не отказалась... А раз я не смогу покаяться, то… я ведь не чувствую больше движения сил. Ну вот и подумала – может, и правда перестать быть инквизиторкой? Как у нас говорят – сгорел сарай, гори и дом. А потом… потом сообразила, что у этого чувства нет будущего. Даже если окажется, что я влюблена в тебя, что это по-настоящему, а не потому, что ты сидской крови, а я – двадцативосьмилетняя девственница, никогда не знавшая плотских удовольствий. Если бы мы были обычными людьми, а не посвященными, было бы намного проще. Но мы посвященные, и это на всю жизнь, даже если отказаться от обетов. Вот я и решила – пусть всё, что было, останется там, – она махнула рукой за спину, в сторону Сумбры. – Я по-прежнему хочу тебя, но это уже не имеет никакого значения.

Джудо вздохнул:

– Да у меня вот те же мысли, на самом-то деле. Я ведь... может, ты уже поняла. Я ведь не просто так женщин выбираю потрахаться. Мое сидское наследие – это помимо прочего еще и способность исцелять женщин, избавлять их от страхов, душевных ран и возвращать им радость жизни. И я, посвятив себя Матери, обещался служить Ей этой своей способностью, а Она усилила ее. Потому я никогда не смогу быть с какой-то одной, даже если полюблю. Мне нравится дарить им утешение, это так... хорошо. Когда видишь, что с их душ исчезают пятна и раны, и они наполняются светом жизни. Это правильно. И так нужно. Так мне назначено Матерью.

Аглая прислушалась к себе, к своим ощущениям, и поняла, что на ней эта его способность тоже сработала: пережитое на алтаре демонопоклонников она теперь вспоминала даже как-то с юмором, без страха и без ужаса.

– Все могло бы сложиться иначе, но уж есть как есть, – кивнула она. – Пусть это останется приятным воспоминанием. Вот только не знаю, смогу ли я дальше... смилуется ли надо мной Дева. Так что я, пожалуй, в монастырь уйду. Раз уж инквизиторкой мне больше не быть… Боюсь, что и сейчас от меня тебе толку немного будет.

Джудо погладил ее по плечу, и от этого прикосновения она ощутила только дружеское тепло:

– Не бойся. Справимся как-нибудь, если на то милость божья. Это хорошо, что ты потребовала у Адарбакарры слово, и он его тебе дал. Пригодится… О. Слышишь? Никак, колокол.

Действительно, над долиной поплыл размеренный колокольный звон, люди на полях тут же побросали работу, построились попарно и четкими колоннами двинулись в деревню, где, дойдя до площади, разошлись по домам. В домах начали зажигаться вечерние огни, из труб пошел дым.

– Хитрое заклятие, – сказала Аглая, снова достав трубу и разглядывая деревню. – Сложная печать подчинения. Талантливый он, этот дон Креспо, что ни говори. Целую деревню вот так зачаровать – это не приворот сделать или проклятие наложить. Тут надо очень старательно и тонко сплетать силы, четко и подробно всё расписывать… Иначе бы у него вместо армии послушных сообразительных рабов получились бы тупые зомби, которым все приказы разжевывать подробно надо... А тут – только по сигналу колокола меняется приказ. И подозреваю, что печать ночью ослабевает. Как только они заходят в дома и прекращает звонить колокол – так и ослабевает. Не исчезает, конечно, но по крайней мере люди начинают жить более-менее обычной жизнью. Сомневаюсь, что вообще возможно прописать в таком заклятии приказы готовить ужин, мыться, переодеваться, ложиться спать…

– Трахаться, – добавил Джудо. – Но вот трахаться прописать как раз можно. Дон Креспо – человек, похоже, очень практичный, он ради собственных доходов решил еще и количество подданных увеличить. И, по всему судя, это у него даже отдельным заклятием прописано. Я чую, там – он махнул в сторону селения, где уже начали гаснуть огни в окнах – там сейчас вповалку трахаются все подряд.

Аглая вздохнула: