Паладины госпожи Франки

— Эта Этель мужского пола неколебимо верит в свою предназначенность. Не повезло в войне — тогда все равно избран Богом, но чтобы воплотить Утопию, построить Город Солнца… что там еще? Флоренцию времен Савонаролы или народно-трудовой Третий Рим? То будет фурункул, который высосет из наших герцогств и каганатов все соки, если не побудить его назреть до срока — и прорваться. Так вот, я беру на себя все убытки и всю грязь. Я — но не мой нерожденный сын.»

Резюме Отца Леонара

«Так уж повелось: говоришь людям одно, надеешься, что они поймут по-другому, а рассчитывать приходится на третье. Все они, конечно, сотворили не то, чего от них ожидала моя Франциска, моя Кати-Юмала. Правда, Стагирит склонил шаха принять нового вассала под свою руку (левую — то бишь несчастливую, по мусульманскому суеверию, но это один я тут знаю и помню) и подарить ему земли неподалеку от Дивэйна и страны Цианор, весьма тучные и изобильные, однако еще более бедные рудами, чем Северный Лэн. Часть ответственности за его поведение ложится на герцогиню, хотя, разумеется, не на герцога. Это сравнительное благо, будем иметь право вмешаться. Хотя вопрос: какими силами? Идрис не только поддержал в ходатайстве сэра Джейка, не только кликнул своих гябров, но и сам поселился в новых владениях Аргалида-юниор.

Яхья так глубоко прочувствовал свою роль в этой истории, что заставил свою Марию притащиться с кузовом в Гэдойн, под крылышко герцога, в которого она была некогда влюблена. Они с Иваном-дурачком подумали, видно, что герцогине вот-вот понадобится ширма для прикрытия родов, а ведь мы с Кати уезжаем в гости к Смуглянке… тьфу, в паломничество к Пресвятой Деве Равновесности, матери скотов и всего тварного мира.

И Френсис тоже уехал: в Дивэйн, прямо в объятия своего кузена Вулфа. Разъездились, понимаешь!»

Рассказ Френсиса

«Мой кузен прочно сел на якорь в своем Дивэйне. Отъел крепенькое брюшко, завел жену и расплодился. Детки, мальчик и две девочки, здорово покосели по сравнению с ним, но прехорошенькие: желтокожие, плосконосые и с глазами-черносливинами. Построился он по гэдойнской моде, за городской стеной, сохранив, однако, и прежнюю «конурку», что помнил я: старомодного кроя, но очень даже сносную.

— На случай штурма сгодится, — пояснил он мне. — А для мира у меня дом на восемь комнат, не считая помещений для прислуги, и кругом розовые кусты, куртины и газоны. Торговля, да и жизнь тут стали вовсе неплохи. Из стороны шаха возвращаются наши каменщики и конские ремонтеры, невест привозят, как и мне еще раньше привезли, крестим их тут — и порядок. Муслимы к нам терпимо относятся, да и немудрено. Знаешь ведь, кто тут шахским наместником?

Я знал: Яхья. Он, конечно, самую малость заважничал и приосанился. В его положении свободно могло выйти так, что он сделался бы белой вороной и для тех, и для этих. Однако же не вышло. Как будто прежняя гэдойнская веротерпимость светлым облаком перенеслась и накрыла собой Дивэйн.

— Христианская община у нас богатая, — продолжал тем временем кузен.

— Христианская? Кальвинистская, что ли?

— Всякая. И мы, и римские католики, и даже не пойму, кто еще — эмигранты понаехали из-за моря, лесные люди подселились на окраине, эдинское арийское землячество — у них Сущий называется… ф-фу… Ехува-Дэви, хотя Сын, как и надобно, Исус-Мессия. Совместные молебствия устраиваем. Забавно бывает полюбоваться, как нашего пастора в алтаре окуривают кадильным дымом или архиепископа обставляют пряными сандаловыми свечечками. Католиков, кстати, у нас немного, поэтому пышность убранства сводится к двум-трем статуям или картинам. Но зато кресты! Посмотри на этот.

Широкое буковое распятие было насквозь проточено кружевом. Христос стоял как бы посреди виноградника, обращаясь сам в лозу, увешанную тяжелыми гроздьями, а у подножия горделивый лев возлежал рядом с круторогим архаром.

— Я себе такое же, только побольше и из мрамора, заказал на фамильную усыпальницу, — продолжил Вулф.

— Уже о смерти думаешь?

— Куда от нее, стервы, денешься! Время такое, зыбкое. То блуд войны, то блуд мысли… А род остается родом, и я хочу быть в этой земле. Я посажу в нее свое родословное древо! Роуверы Дивэйнские. Ничего звучит, а?

Отец Леонар в походной бурой рясе, Кати и бабо Мара в длинных белых рубахах распояской и наплечных склавских ожерельях осторожно спускались вниз по склону. Камешки и щебень то и дело срывались из-под мягких чарков, похожих на толстые носки из выворотной кожи, и слетали вниз, волоча за собой длинные струйки пыли. Там, на склоне холма, был старый цирк, похожий отсюда на позеленевшую, в пятнах окиси, старинную монету. Сквозь выщербленные ступени прорастала жухлая трава, обнажившуюся кое-где почву затягивали жесткие побеги с тускло-желтыми чешуйками листьев. Здесь было совсем тихо, только ветер пел что-то заунывное себе под нос, просачиваясь через обломки скал, и яркая звезда трепетала, чуть звеня, в густо-синем небе.