Палиндром

Сейчас же, как впрочем и всегда во все прежние случаи, его не сидящий спокойно на месте антагонист Ролекс, на все эти неумелые намёки конгрессмена Ролекса заткнуть ему рот, многозначительно ухмыляется, – кто уж кто, а я то знаю, что за этой твоей конгрессменской самоуверенностью скрывается, трус и подонок Я, – и с таким, прямо-таки презрением вопрошает. – Я-то знаю. А не хочешь, чтобы и все вокруг узнали? – На что конгрессмен Ролекс ведёт себя в ответ прямо неожиданно. И он вместо того, чтобы прищучить этого наглеца, пообещав себе до конца этого года не пить и вести трезвый образ жизни, – а это отбывает у него напрочь охоту говорить (на сухую слова не проговариваются), – вдруг теряется в лице, и нервно вопрошает:

– Это что, шантаж?

– Эта твоя будущая реальность, если ты не одумаешься и не перестанешь вести разгульный образ жизни. – Каким-то прямо учительским тоном даёт ответ антагонист Ролекс.

– Хорошо, только дай время решиться. – После некоторой умственной задержки говорит конгрессмен Ролекс – всё верно, когда твоим собеседником является такого рода провокатор, только так можно отстраниться от него, чтобы он не смог прочитать твой насчёт него тайный умысел. А начни Ролекс задумываться и размышлять над тем, как обхитрить этого своего, сразу всё узнающего противника, то он скорей самого себя обхитрит, чем его.

И что удивительно, так это то, что ему поверил тот, кто его знал как самого себя, так как им и был, – тебе последнему, кому бы я поверил, кредотовал антагонист Ролекс в отношении конгрессмена Ролекса. И скорей всего, к этому его подтолкнула их слишком единая близость, где истина «я не враг самому себе» на этот раз обошла на повороте другую несомненную истину: «я самый первый враг себе». Ну а на последний выбор уже повлияла слишком большая чувствительность конгрессмена Ролекс, в деле касаемого самого себя.

– Ладно, последний раз поверю. – Следует ответ антагониста Ролекса. – А теперь даю подсказку на твой вопрос: «Как начинать с себя?». Обернись в противоположную от президента сторону и начинай отчёт с себя.

– Вот чёрт! И как я раньше об этом не догадался! – Ролекс чертыхнулся, поражённый простотой решения вопроса, с чем и повернулся, куда ему подсказывалось внутри себя. Где он тут же, даже не начиная счёта, и наткнулся на ответ уже на самый главный свой вопрос. – Мисс Стрит. – Облизнув вдруг пересохшие губы, очень тихо выдохнул из себя это имя Ролекс. – А не скажите мне, почему Мистер президент, именно после встречи с вами лицом к… лицу, вдруг так весь переменился? – мимолётным взглядом вопросил эту мисс Ролекс. Дольше он не посмел задерживать на ней свой взгляд, из-за возможности быть обвинённым в излишней глазастости. Чего, впрочем, хватило мисс Стрит, чтобы взять на заметку этого конгрессмена, которых уж слишком разбрасывается своими взглядами по сторонам. А раз он до рассеянности так неразборчив в своих взглядах, то она, как глава комитета по этике, просто обязана поставить этого конгрессмена на путь истинный.

– Сегодня же надо поставить на вид конгрессмена Ролекса, за его слишком многообещающее поведение. Если он, конечно, посмеет не оправдать возложенных на него надежд. – Твёрдо решила мисс Стрит, многозначительно улыбнувшись такому заглядущему Ролексу.

– Вот чёрт! Попал. – Ролекс не удержался и вздрогнул, стоило ему только заметить, что его взгляд не остался не замеченным. – И что теперь делать? – задался вопросом Ролекс в волнении.

– Ладно, сегодня можешь пропустить рюмку другую. – Вовремя пришёл на выручку конгрессмену Ролексу всё понимающий антагонист Ролекс, чем и успокоил.

Тем временем Мистер президент, разобравшись со всеми своими приготовлениями к слушаниям, ещё раз окинул зал внимательным ко всем взглядом и, убедившись в том, что он по прежнему на первом месте в негласном топе самых интересных людей, – вон как все интересуются им, – приступает ко второму акту своего спектакля одного актёра.

Так Мистер президент всем собой откидывается на спинку своего несколько хлипкого стула, затем складывает на груди крест-накрест руки и о (!), как это объяснить, закрывает глаза. И сказать, что все вокруг до единого и каждый в отдельности человек в этом зале, потрясены происходящим, ничего не сказать. И на каждого из присутствующих в зале людей, теперь вместе с их сомнениями, догадками и неверием во всё происходящее, навалилось столько душещипательных вопросов, что у многих у них, уже и голова пошла кругом от невозможности понять, как так можно открыто бросать вызов всему этому уважаемому собранию.