Палиндром

– Я всех вас и в частности тебя, сволочь Тренд, знаешь, где видел, и сейчас вижу! – ни слова не прибавить, не убавить, а в точности так, до последнего ударения и выразительности в словах, говорит этот монументальный взгляд Мистера президента. – Вот чёрт! Он всё знает. – Прочитав этот брошенный ему и ни кому другому посыл президента, Тренд в потрясении чуть не соскользнул под стол вслед за своей соскользнувшей ногой. И только его профессиональное умение, всегда удержаться на плаву, – он вцепился руками за край стола, – не позволило ему уронить себя так.

Когда же Тренд сумел спохватиться об стол и за свои последующие мысли, он тут же бросил свой взгляд в сторону спикера палаты представителей, конгрессмена Фрайса. Но тот на него не просто не смотрит, а Тренду крайне уверенно кажется, что тот свою физиономию от него воротит. Мол, я тебя знать не знаю и знать не хочу. – Ах ты, гад, – помертвев в лице, нервно затрясся Тренд, продолжая взглядом презирать этого вероломного Фрайса, – обещал, что никто ни о чём не узнает. А президент между тем знает, как ты меня подбивал на принятие нужного для тебя решения. Нет уж, я один отвечать за твои мутные схемы не собираюсь. – И здесь Тренд уже было собрался обрушить на этого вероломного Фрайса поток нецензурных угроз, но тут ему в голову пришла ещё одна мысль, которая и остановила его.

– А может он так шифруется. – Вдруг подумал Тренд. – Мол Мистер президент, тебя провоцирует, а ты не поддавайся. И не показывай виду, что мы знакомы. – И хотя всё это убедительно звучало в голове Тренда, всё же этих аргументов ему показалось мало, и он решил поискать поддержки у сообщника Фрайса конгрессмена Либерманна, который вместе с Фрайсом, обещая золотые горы, очень убедительно сбивал его с пути истинного.

Но стоило ему посмотреть на этого конгрессмена, как в его душе всё возмутилось при виде такого коварства конгрессмена Либерманна, который отгородился от всех и в том числе и от него, надетыми на глаза тёмными очками. И теперь его подлейшие из подлейших глаза, это его зеркало души, ни для кого не были видны, и он мог, незамеченным, что хочешь ими делать – смотреть в какую ему вздумается сторону, круговоротами вскруживать себе голову, неприлично подмигивать всем мисс без исключения, или же как Мистер президент, закрыть их и вздремнуть.

– Чего-чего, а вот дремать ты точно не будешь. – С ненавистью посмотрев на этого, на все случаи жизни подготовленного и до чего же предусмотрительного конгрессмена Либерманна, сделал вывод Тренд, вдруг догадавшись, откуда может исходить такая невероятная подготовленность к любым случаям жизни у Либерманна. – Из аппарата президента! – потряс себя разгадкой подлой сущности Либерманна Тренд, переведя свой взгляд на президента, который вдруг, к полной неожиданности Тренда, да и тех, кто в этот момент смотрел на президента, берёт и улыбается.

А улыбка на лице человека не простого, а самого непростого, каким был Мистер президент, это не какая-нибудь не пробивная невозмутимость его лица, с которым он, одухотворяя окружающих людей безнадёжностью их существования в его глазах, смотрел сквозь них. А эта его улыбка это всегда нечто большее, чем просто улыбка в том своём значении, в каком она рождаётся и появляется на лицах обычных людей.

Правда, что означает это нечто большее, то на этот счёт пока что единого мнения у физиономистов нет, ну а то, что говорит домашний психотерапевт Мистера президента: «Это крик его души», – то его слова никогда не принимались в расчёт, по причине того, что он говорит то, о чём не имеет ни малейшего представления. Он сам никогда в жизни не улыбался, или по крайней мере, не был замечен в этом; и при этом берётся об этом судить. Ты вначале сам, как следует, поулыбайся, или понапрягай свой рот в гримасе радости, а уж затем учи всех остальных жизни (а если не знаешь, как это делается, то отправляйся в сумасшедший дом, там каждый первый пребывает в таком счастье).

Ну а как только Мистер президент таким улыбчивым образом проявил себя, то тут-то все вокруг и …Как бы получше, в нескольких словах выразить всё то душевное проникновение, которое до крайней степени изумления, удивления и куда уж без недоумения, накрыло всех и каждого из присутствующих здесь людей, которые и позабыли, что и здесь можно улыбаться. В общем, они все, замерев в своём ошеломлении, в беспросветной безнадёжности приуныли. Хотя нет, слишком уж художественно и не слишком вразумительно объясняется. А вот то, что они своим глазам, а Мистеру президенту, как в порядке вещей, не поверили, то это будет ближе к действительности.

– До чего же хитёр. Хочет, чтобы мы его не принимали всерьёз, тогда как он будет всерьёз заниматься нами. – Рассудил про себя конгрессмен Либерманн, чьё положение за тёмными очками, позволяло ему иметь больше, чем у обычного человека, пространства для манёвра его глаз, и значит, его взгляды на современное положение вещей, были куда шире, чем у кого другого, кто находился под зрительным ограничением общественного мнения.