Палиндром

– Я по своей должности обязан быть в курсе всего происходящего на корабле. – Заговорил Мирбус. – И можете не сомневаться, я в курсе каждого чиха, который чихается на корабле. Ну а если так нездорово чихается рядовому члены команды, то для исправления его неправильного прикуса, есть народные морские средства – за борт, – то неужели вы думаете, что и для других пассажиров корабля мы не изыщем средства для их исправления. – Мирбус фиксирует на Маккейне внимание и глубинным голосом заговаривает. – Тем более некролог уже готов. А в наше время, где миром правит информация, за факт реальности считается лишь то, что об этом пропишут в газетах. А смерть политика, как вы, я думаю, отлично знаете, наступает не в результате естественных причин, а в результате утери связи с духом времени. Так что давайте не будем излишне неразумно себя вести, и лучше давайте будем держать нос по ветру. – Сказал Мирбус, и к потрясению Маккейна похлопал его по колену. После чего, не давая возможности Маккейну как-то сурово на всё это нарушение человеческой конвенции о неприкосновенности личности человека отреагировать, сбивает его с толку своим и не разберёшь, что он имел в виду дополнением.

– Вы всего лишь румпель в моих руках. И куда я решу его повернуть, то только туда и направится общественное мнение. – Срезав Маккейна этим своим румпелем, Мирбус поднимается с места и отправляется к себе, на своё прежнее, центральное место за столом.

Ну а Маккейн, задохнувшись от возмущения за такое пренебрежение этикетом со стороны Мирбуса, который наверняка знал, что он не знает, что такое румпель, и специально, чтобы его позлить и поставить в тупик своего недоумения, использовал это слово в такого рода провокационных целях и рта открыть не может. И что самое обидное для Маккейна, так это то, что пока он не выяснит для себя, что такое румпель и в каких обидных для него значениях это слово было употреблено Мирбусом, то он ничего не может предпринять против капитана. – И ведь ни у кого и не спросишь, что такое этот румпель значит. – Бросая из стороны в стороны растерянные взгляды, нервно запереживал Маккейн, вспоминая у себя в каюте события того знакового дня, когда он после не продолжительной болезни вышел в местный свет, в ресторан.

– Надо срочно искать новых союзников, – рассудил Маккейн, – прежние, либо не выдержали условий своего несносного содержания в каютах и сдались на милость капитана, купившего их нейтралитет каютами в первом классе, либо ещё ниже этой измены своим убеждениям, в горячке пали на пол, потеряв свои последние остатки разума. – Маккейн для того чтобы себя приободрить, припомнил все эти падшие перед местными обстоятельствами существования, отныне не личности, и как-то особенно вознегодовал на своего личного врага, капитана Мирбуса. Который даже не пытался склонить его к предательству своих убеждений каким-нибудь привлекательным предложением, с той же каютой первого класса. Что давало огромную пищу для размышлений, чем, в общем-то, он в основном и питался в последнее время – его желудок ещё не полностью восстановился и кроме воды и пищи для ума, ничем не интересовался.

– Этот Мирбус, либо окончательный жмот, раз не готов направить ко мне кого-нибудь с таким предложением, – которое я, конечно, отвергну, – либо он всё же меня уважает и, зная, что меня на такую мелочь не купить, а больше он предложить и не может (кем он будет без своего капитанства), то и не предлагает. – Маккейна, судя по его недовольному виду, совсем не радовала такая на его счёт проницательность Мирбуса. – Мог бы и попробовать, а вдруг я соглашусь. – Как один из вариантов, который читался в нервном взгляде Маккейна, он не прочь был разыграть такую многоходовку с капитаном.

Но тут ему вдруг вспомнился тот самый (!) тип, который взял себе за привычку его преследовать и появляться в самых неожиданных для Маккейна местах. – И что ему, чёрт возьми, от меня надо?! – вспылил Маккейн, вспомнив эту невыносимую физиономию незнакомца, значения чьих поступков он так и не смог объяснить и разгадать для себя. Что не может не тревожить. А вот потребовать от того их объяснений, схватив его за горло, Маккейн сам того не понимая, почему-то вечно не удосуживается – он, что невероятно, но почему-то теряется при встрече с ним. И единственное, что он об этом типе узнал, и то чисто случайно, – кто-то уже и не вспомнить кто, позвал того по имени, – так это его имя Барборис. Что ни на сколько не приближало Маккейна к разгадке значения этого человека в своей жизни.