Палиндром

– Вот как. И что вас подвигло к этому? – а вот сейчас Маккейн потемнел в мыслях, вспомнив единственный свой разговор с Кубриком. Что за ним замечается этим всё замечающим Кубриком, и он спешит развеять появившиеся сомнения у Маккейна. И при этом не так топорно, как это делают только вступившие на самостоятельный врачебный путь лекари от тоски за своё не уменье приносить временно не здоровым людям пользу (а вот здоровым, состоящих в сложных наследственных отношениях с этим нездоровыми людьми, ещё как получается), а очень профессионально, и со знанием того, чего в таких случаях говорить не стоит.

И Кубрик вместо этого заезженного до дыр изречения: «Можете не беспокоиться», – а от него ещё больше хочется беспокоиться, и даже если ты до этого никак не беспокоился, то после того как тебя так успокоили, тебе единственное что хочется знать, так это сколько тебе осталось на этом свете не беспокоиться, – не щадя чувств, своей прямолинейностью сбивает со всякого толка Маккейна. – Нездоровый интерес к вам, – говорит Кубрик. И Маккейн в полной растерянности и частичном потрясении, даже и сообразить не может, что всё это может значить. Правда, не без догадок. Ведь в нынешнее прогрессивное время, в любом, только на первый взгляд ничего незначащем выражении или словосочетании, при должном усердии можно найти свой скрытый контекст или намёк на дальнейшие взаимовыгодные или удручающие отношения.

Так что при нужном понимании доктора Кубрика, для которого его врачебная деятельность есть прикрытие его основного рода постыдной деятельности (так мог подумать Маккейн), вполне было можно, но только в меру своей испорченности, ой, как далеко зайти. И видимо Кубрик часто сталкивался с такими, по своему, испорченному, понимающими его людьми, раз он поспешил объясниться. Нет, не в любви к сенатору Маккейну, чьим фанатом он был, так могли бы подумать люди испорченные своей предвзятостью к романтизму, а в любви к своей профессии, которая налагает свой отпечаток на его жизнь и вечно ставит его и тех людей с кем он имел дело по долгу своей службы, в неловкие положения (тьфу, опять эта двусмысленность).

– Для того чтобы вывести человека из зацикленного на одном состоянии положения, – и это необязательно должна быть какая-нибудь болезнь, на которой все мысли сосредоточены, – нужно через разряд стресса, а для этого надо человека всего лишь крайне удивить, так потрясти его, чтобы он думать забыл о том, что его так закрепощало. А как только вы освободитесь или очиститесь от этих непроходимых мыслей, – а вредоносные мысли это тоже самое, что болезнетворные бактерии, которые не дают выздороветь организму, – то дело пойдёт на поправку. – Сказал Кубрик. – В общем, если кратко, то врач перво-наперво должен влезть в голову своего пациента, очистить его мысли от всего болезнетворного, так сказать, провести дезинфекцию, и тогда пациент и думать не будет не выздоравливать.

И что удивительно для Маккейна, но нисколько для Кубрика, так это то, что он и вправду почувствовал внутри себя всё это внутреннее очищение от всех этих всё не дававших ему покоя нездоровых мыслей. А как только он, таким образом, освежился, то он и лицом посвежел. И Маккейн, почувствовав в себе необыкновенную лёгкость, чуть ли не подскакивает с койки, с которой он так и не слезал, и приглашает Кубрика полностью войти.

Кубрик, как видно, никогда не отказывается от приглашений, и он проходит внутрь каюты, где и занимает единственный, стоящий рядом со столом стул. И как только Маккейн заново возвращается к койке, чтобы на неё присесть, – не стоять же ему в самом деле, – Кубрик, закинув ногу на ногу, чтобы придать себе деловой вид (были бы на нём очки, то он бы тогда их поправил), внимательно посмотрел на Маккейна и обратился к нему с самой известной, заезженной в умах до беспредела фразой:

– И скажите мне, что вас на самом деле беспокоит?

Что и говорить, а до чего же всё-таки хитро был поставлен Кубриком этот вопрос. И попробуй только Маккейн на него вспылить: «Я тебе, падла, сейчас так обеспокоюсь!», или возразить: «Я полностью ничем не обеспокоен», то он сразу будет поставлен перед фактом постановки своего диагноза – мистер Маккейн, или псих каких редко встретишь, или притворяется умным. Что только цветочки, и кто знает, не доведёт ли мысль Кубрика до признания в Маккейне политика из рода дипломатов, ведь они как раз всегда так обеспокоены в кавычках.

Да уж, а умеют врачи подбирать и задавать в точку вопросы, а через них ставить диагнозы своим пациентам – умение поставить верный вопрос, решает вопрос с постановкой правильного диагноза.