Палиндром

– Может этот Мирбус, через него хочет втереться ко мне в доверие? – задался вопросом Маккейн, вспомнив ту мягкую услугу, которую оказал ему этот Барборис, когда он не обнаружил в туалете бумагу. – Слишком топорно действует. – Усмехнулся Маккейн, вдруг вспомнив судового врача, капитана Кубрика, чей брошенный на него пронзительный взгляд, а затем эта, невозможно сразу и до конца понять, сказанная им фраза: «Мне не нравится ваш вид», – так вывели его из себя, что он, в момент почувствовав себя дурно, сейчас же вывел себя из-за стола, отправившись обратно в каюту, долёживать своё нездоровье.

– Мне быть может, тоже его вид не понравился, но я, как человек культурный и дисциплинированный, держу себя в руках, и прямо в лицо не указываю на недостатки его вида, – принялся возмущаться Маккейн, – хотя вполне мог. Да кто он собственно такой, чтобы подразделять людей на виды и классифицировать их по … – но стук в двери каюты не позволил Маккейну закончить это своё размышление. И он от неожиданности одёрнувшись, с тревожным предощущением посмотрел на дверь каюты, в которую, если он сейчас чего-нибудь не ответит, то обязательно ещё постучат. А если и на этот стук он не отреагирует, то Маккейн был на сто процентов уверен, что в неё так крепко ногами постучат, что у него нет никакой уверенности в том, что он быстрее на это ответит, прежде чем дверь вылетит со своих креплений.

– Так может это Мирбус, всё же надумал и послал ко мне кого-то из своих людей, чтобы сделать мне столь заманчивое предложение, от которого мне совесть и обязательства перед своей жизнью в достатке, не позволят отказаться. – И только эта мысль посетила Маккейна, как он уже кричит: Открыто.

Ну а там за дверью, сейчас и позже уже и не выяснится чего ждали, хотя возможно и такого предложения войти ждали, – правда, вариант с другим не ждали, зная того, кто стучал в дверь, тоже нельзя исключать, – и как только Маккейн громко уточнил, в каком положении находится щеколда, что между тем могло привести к ненужным ассоциациям на его счёт (например, пришедший мог записать Маккейна в слесари – вон как в щеколдных положениях разбирается), то дверь открывается и на пороге каюты появляется… Кто бы мог подумать (!), кроме разве что только самого вошедшего судового врача Кубрика и Маккейна, который как раз только что подумал об этом человеке, который появившись здесь на пороге, подтвердил верность поговорки «стоит только подумать, как ты уже здесь». Ну а значение этой поговорки, – а любая поговорка по своей сути есть отражение в слове человеческой мудрости, – не сложно разгадать: человек никогда не думает о том, чего у него в избытке, а он думает о том, чего или кого ему не хватает.

И выходит так, что Маккейну сейчас не хватало зашедшего к нему в каюту судового врача Кубрика. С чем Маккейн никогда бы не согласился, но его бледный, с синяками под глазами от недоедания вид, попробуй только Маккейн оспорить эту бросающуюся в глаза очевидность, сам всё за него говорил.

Ну а этот Кубрик, судя по всему, не такой уж и без опытный врач, и он не только на одних теоретических ошибках учился и при этом совсем не плохо, раз отлично знает самое главное врачебное правило – главное найти подход к пациенту и не дай бог больному (лучше, конечно, во всех смыслах этого слова). Из которого проистекает, а может и предваряет этот медицинский подход к пациенту ещё одно правило или данность – пациента не выбирают, а как раз именно он, за исключением крайне редких, непредвиденных им случаем, выбирает для себя врачей. И при этом на его выбор врача не всегда влияет присутствующая в нём болезнь. А всё потому, что все пациенты замеченные в своём недомогании, и не дай бог в болезни, крайне привередливые насчёт себя и своего выбора врача люди. И их выбор врача определяется не его специализацией, а им непременно подавай только самого лучшего врача. – Он обязательно справится. – С верой в лучшего врача, отдают свою душу ничуть не больные пациенты.

Ну а так как судовой врач Кубрик знал на зубок все эти врачебные правила (он мог и зуб вырвать, если он напрашивался), то он с порога сразу же завоевал к себе доверие и расположение Маккейна, найдя к нему подход своим с улыбкой добродушием, с которым он не просто на него смотрел, а был готов делиться. И хотя Маккейн был крепким орешком насчёт всего это добродушия, всё же это его длительное пребывание в полном одиночестве в каюте и всё под гнётом самых непростых мыслей об окружающей обстановке, подточив в нём наслойку из краеугольных камней убеждений никому не верить, сказалось на нём. И он, услышав самое обиходное врачебное обращение (правда, с долей мягкости в голосе) со стороны Кубрика: «Не ждали?», – сам не зная, как это вышло, взял и согласился с Кубриком.

– Не ждал. – Ответил Маккейн, несдержанно в ответ улыбаясь и, не подозревая о том, кто ещё в основном приходит нежданно, негаданно.

– А я вот взял и решил заглянуть к вам без приглашения. – Продолжая улыбкой располагать к себе, сказал Кубрик, понемногу продвигаясь вглубь каюты.