Палиндром

– Ну а чтобы всё прошло без сучка и задоринки, мы должны, как следует подготовиться.– Сказал Поспешный, доставая из холодильника бутылку вина. – Оттого, как мы сумеем должно во времени расставить все знаковые фигуры, будет зависеть окончательный итог всего нашего дела. – Наливая себе в бокал вина, проговорил Поспешный. После чего он поднимает бокал, в удивлении смотрит на не менее его удивлённого Паранойотова, и чуть ли не цыкает на него. – А тебе некогда расслабляться. Садись писать новый гороскоп для боцмана. – И, конечно, Паранойотову не понравилось такое самоуправство по отношению к нему со стороны Поспешного, и он, как прямо школьник начал огрызаться.

– И что мне писать?! – дёрнулся Паранойотов, при этом беря в руки ручку, а не то, что себе сейчас позволял Поспешный.

– Значит так! – Сделав вдохновляющий глоток из бокала, с видом человека состоящего в близких отношениях с музой, Поспешный принялся диктовать Паранойотову рецепт своего спасения.

Глава 17

Без сучка и задоринки, и сопутствующие им солнечные затмения

– Некоторые вещи пока не увидишь, не поймёшь. – С той долей убедительности, на которую способны довольные своей жизнью люди в пробковых шлемах, в должной степени расслабленности, которой способствует всё та же удовлетворённость и осознание своей избранности, одним краем глаза поглядывая на плещущихся в бассейне русалок, Атлантиду и Атлантику, а другим краем того же астигматического глаза на драящего вдали палубу матроса, сказал Гноз-само-собой-ман, сидя за одним из столиков, размещённых на верхней палубе лайнера, у бассейна.

– Ты это о чём? – так, для проформы, спросил его сосед по столику и пляжному стульчику Коконов, который, судя по его залитому виду, не меньше Гноза-само-собой-мана упивался своей жизнью. При этом Коконов, как он сам считал, будучи человеком более широких взглядов, нежели Гноз (так он запанибратски звал своего заклятого друга), да хотя бы по тому, что он не был ограничен в своих правах не холостым положением, никогда не останавливался на достигнутом и всегда старался выказать себя во всём своём великолепии.

И хотя здесь за столиком особого пространства для фантазии и манёвра, как физического выражения его фантазии не было, всё же Коконов не из тех людей, кто будет довольствоваться данностью, и не будет пытаться раздвинуть рамки этой действительности. Так он для начала вытянул свои ноги из своих слишком широких шорт, а затем всё те же ноги на свой максимум вперёд, чем перекрыл все проходы к бассейну со своей стороны. И так сказать, всем собой выражал: Сейчас посмотрим на того, кто решится пройти мимо меня.

Гноз между тем сделал глоток из своего бокала с зонтиком внутри и, пощурившись на солнце, на которое он единственный из своих знакомых мог, не щурясь, смотреть (то, что он на него иногда прищуривался, то это он с укором на него смотрел; за что, за пятна или за яркость, то это им не объяснялось), и так уж и быть, если Коконов так интересуется, то он даст ему разъяснения того, что сказал. – Человек умственного труда, несравненно выше находится, нежели тот, кто себя посвятил физическому труду. – Как факт неоспоримости сказал это Гноз. Посмотрел на Коконова, до которого не сразу, а подчас в последнюю очередь всё доходит, и добавил. – И для этого есть свои объективные причины. – И Гноз собрался было перечислять все эти объективности, с убедительными для этого примерами, но тут вдруг, как будто от спячки очнулся Коконов, и с такой неприкрытой злобой на него посмотрел, что в один взгляд всю самоуверенность с него сдул.

Ну а Гноз сразу и не понял, что так вывело из добродушного себя Коконова, сделав его дьяволом во плоти, но потом он пригляделся и понял, в какую ошибку впал на счёт его слов Коконов. А всё дело в том, что Коконов, до которого всё с задержкой доходит, не сразу уразумел сказанное Гнозом, которое, в общем-то, относилось не к нему, а к согнувшемуся с тряпкой в руках матросу, а как уразумел, да ещё и не верно, то начал анализировать полученную информацию по своему усмотрению. Ну, а так как у него с Гнозом были очень сложные и запутанные отношения, построенные на взаимном недоверии и ненависти, то тут и удивляться не нужно тому, что Коконов понял сказанное Гнозом так, как он понял – это выпад в его сторону.

А вот детально в какую, то это немедленно обнаруживается Коконовым, стоило ему только посмотреть на Гноза и на себя со стороны – Гноз выглядит повыше, и всё потому, что он не вытянулся в ногах на своём месте. А как только он это всё увидел, то тут же и вскипел на этого подлеца Гноза, готового на любую заметливость, лишь бы принизить достоинства своего на словах партнёра, а на самом деле врага.

И понятно, что Коконов не будет спускать на тормоза такую наглость Гноза. Правда на этот раз он решает не в открытую напасть на Гноза, сбив ногой ножку его стула и тем самым уронить его ещё ниже себя, – он слишком далеко от него сидит и не дотянется, – а он начинает издалека свой заход.