Палома

Всклокоченная, раскрасневшаяся, она совсем не походила на ту королеву, которую я знала. С искаженным от ярости и алкоголя лицом, она изливала гнев, который слишком долго сдерживала.

Учительница удрученно покачала головой. Но Веру было не остановить.

– Посмотрите, это моя сестра, шлюха! – прохрипела она, неуклюже передразнивая пожилую женщину. – Та, которую принесли в жертву! И ради чего? Чтобы ее сестра получила образование. Милая малышка Тереза!

– Вера, пожалуйста… – выдохнула учительница.

– Монашка и шлюха! – кричала Вера. – Полюбуйтесь на нас!

Она схватила руку Терезы и подняла ее вверх.

– Лучше любого циркового номера, правда?

Тереза отстранилась, маркиза попыталась сделать реверанс, но ее нога подвернулась, бокал опрокинулся, Люпен подхватил ее. Не говоря ни слова, он твердой рукой вывел из зала маркизу, выкрикивавшую ругательства. По залу прокатилось неловкое молчание, затем вновь заиграл оркестр, закрутилась рулетка.

– Ставки сделаны! – выкрикнул крупье.

По щеке мадемуазель Терезы скатилась слеза.

34

Учительница, Бернадетта и я отправились в обратный путь на рассвете, за рулем был Марсель.

Накануне после скандала я проводила мадемуазель Терезу до ее номера. Тогда, идя по роскошно отделанным коридорам отеля Du Palais, она не сказала ни слова.

– Мать бросила нас.

Мадемуазель Тереза произнесла это сдавленным голосом, когда Биарриц и океан остались позади. Над полями нависла плотная пелена дождя. Бернадетта спала, свернувшись калачиком на сидении.

– Ее звали Жаклин. Мне было восемь, когда родилась Мари-Клод.

В машине наступила вязкая тишина. Марсель за рулем не повел и ухом.

– Жаклин едва сводила концы с концами. Мы жили в маленькой деревушке недалеко от По, и ей было трудно меня растить. Поэтому, когда родилась моя сестра, она приняла решение, которое посчитала единственно возможным. Ей было слишком тяжело. Втроем мы бы просто не выжили.

Автомобиль подпрыгивал по дороге, старательно объезжая лужи и выбоины.

– Единственной семьей Жаклин была ее мать Альберта, злая, желчная и скупая старуха. В наших отношениях с ней не было ни капли привязанности, нежности или любви. Вот у этой бессердечной женщины мать и оставила нас. Сама она решила отправиться в Париж, начать новую жизнь, стать кем-то. Это был вопрос нескольких месяцев, потом она вернется за нами. По крайней мере, так она говорила. Она собрала все свои сбережения. Жаклин знала, что Альберта при первой возможности отправит нас на работу, предпочтительно на панель, лишь бы это приносило деньги. Чтобы прокормиться. Поэтому она решила отдать нас на воспитание в монастырь.

Учительница смотрела, как за окном город постепенно сменяется полями и лесами.

– Но денег хватило только на одного ребенка. На одну из дочек.

У нее перехватило горло.

– Наша мать уехала. Мари-Клод осталась со старой Альбертой. Она была совсем маленькая, еще не умела ходить. Решение было принято, и будь что будет.

Мадемуазель Тереза подняла на меня глаза. Ее лицо было исполнено непостижимой печали. У меня сжалось сердце.

– Альберта и Мари-Клод время от времени навещали меня в монастыре. Условия были суровыми, обучение строгим, но я по крайней мере не голодала. Мне было жаль ту растрепанную замарашку, в которую превратилась моя сестра. Я училась читать, писать, молиться. Она прозябала в лачуге, худая, неумытая, с головой, полной вшей.

Я без труда представила себе жизнь маленькой Мари-Клод. Ее детство в чем-то напоминало мне мое собственное. Разница была в том, что моя мать меня не бросала. По крайней мере, не по своей воле. Она умерла, рожая моего брата. Брат тоже не выжил. Как ни печально, в те дни это было обычное дело, Лиз. Я забыла ее голос и лицо – Абуэла говорила, она была красавицей – но иногда по ночам я до сих пор слышу, как она кричит от боли.

Отвернувшись к стеклу, мадемуазель Тереза продолжала предаваться воспоминаниям.

– Моя мать устроилась на работу в какой-то захудалый притон. Через несколько месяцев она умерла от пневмонии при полном безразличии окружающих. Никто не потрудился сообщить нам об этом, да и знал ли кто-нибудь вообще о нашем существовании? В тринадцать лет Мари-Клод отправилась на ее поиски. Альберта была только рада. Одним ртом меньше.

Справа от меня мирно похрапывала Бернадетта. Дождь усиливался. Из-за стука капель по капоту мне приходилось напрягать слух, чтобы расслышать тихий голос учительницы.