Палома

– Мари-Клод переехала в Париж. Поначалу было очень тяжело. Я посылала ей деньги, одежду, еду. Я никогда ее не осуждала. Никогда. Каждый вечер я молилась, чтобы она вернулась. После нескольких трудных лет она встретила мужчину. Он купил ей квартиру, одежду, машину. Внезапно, она стала кем-то. Я продолжала писать ей. Будучи учительницей, я делала все возможное, чтобы помочь ей, дать совет. Но расстояние все усложняло. В то время она едва умела читать. Однако при первой же возможности наняла преподавателя. У нее была навязчивая идея все-таки получить образование, которого она была лишена. Литература, история, география… Она хотела знать все, ей все было интересно. Одно можно сказать наверняка, Палома: если бы у Мари-Клод не отняли возможность учиться, она бы далеко пошла.

Марсель за рулем не выказывал ни малейшей реакции. Похоже, он уже знал всю эту историю.

– Письма от Мари-Клод приходили все реже, я знала, что она в безопасности, что она хорошо обеспечена. Что до меня, то я вышла замуж, согласно традициям, воспитанию, принятым правилам. Но мой брак очень быстро увял. Муж все время говорил, что я слишком серьезная, слишком строгая, слишком грустная. Я не соответствовала его… ожиданиям.

Она сделала неопределенный жест рукой.

– Наверное, он был прав. Часть меня как будто скорбела. Он не желал мне зла, он просто хотел жить с женщиной, которая любила бы его, родила бы ему детей. Мы развелись, чтобы он мог начать все сначала, а я стала свободной. И он ушел.

– Вы любили его?

Звук собственного голоса удивил меня. Учительница повернулась ко мне. Покачала головой.

– Не думаю. Некоторые созданы для любви, Палома, а некоторые нет.

Снаружи гнулись под дождем кукурузные стебли, паслись коровы, не обращая внимания на воду, стекающую по их спинам. Боже мой, каким угрюмым может быть этот край в непогоду!

– И вот, спустя несколько лет, в течение которых я получала от Мари-Клод новости только на Рождество или день рождения, она написала, что возвращается. Однажды утром она приехала с Люпеном, Марселем и Колетт. Молодая женщина была очень плоха, мы вчетвером с трудом смогли поставить ее на ноги. Я была счастлива вновь обрести сестру. Она тоже. По крайней мере поначалу. Мне казалось, что она была полностью довольна той роскошной жизнью, которую она построила для себя и которой была обязана только себе. Но, несмотря на драгоценности, деньги, славу, сестра так и не простила меня. За то, что выбрали меня. За то, что спасли меня. Любовь не исключает ненависти, Палома.

Я кивнула, расстроенная.

– Остальное ты знаешь.

Жизнь свела двух сестер в Стране Басков. Одна хотела прожить остаток дней вдали от любопытных глаз, другая увидела в этом возможность искупления. Пожилую учительницу снедало чувство вины, ее сестру – тлеющий внутри гнев. Результатом стали бурные ссоры. Как накануне в казино.

Я пыталась подобрать слова, чтобы утешить мадемуазель Терезу. Конечно, она была не виновата. Но я как никто другой знала, что горе иногда может таиться в самых неожиданных местах. Я была виновата в смерти Альмы. И хотя Люпен делал все возможное, чтобы переубедить меня, в глубине души я была в этом уверена. Я снова увидела улыбающееся лицо сестры. Гора. Ущелье. Снова услышала, как она кричит, падая в пропасть. Что бы она подумала, увидев, кем я становлюсь? Гордилась бы мной? Или тоже злилась бы на меня?

– Мне жаль, что тебе пришлось это увидеть, Палома, – заключила учительница. – Но, наверное, это знак, что теперь ты – часть нашей семьи.

Она грустно улыбнулась. Я едва сдержалась, чтобы не обнять ее. Мадемуазель Тереза не хотела, чтобы ее спасали. Она сама была спасительницей. Она должна была принять на себя горе Веры. Отбыть свое наказание. Мы все несем странное бремя, которое возлагают на нас в детстве, Лиз. Слушая мадемуазель Терезу, я поняла, что иногда целой жизни может быть недостаточно, чтобы избавиться от него.

Дождь утих. Небо вдалеке посветлело. Автомобиль въехал в деревню. Дом с синими ставнями ждал нас. Вдруг Марсель ударил по тормозам.

– Оставайтесь здесь, не двигайтесь! – бросил он нам, вскакивая со своего места.

Перед дверью нас ждал мужчина с ружьем. Небритый, краснолицый, заляпанные штаны сползли на самые бедра. С перекошенным от гнева лицом он двинулся в нашу сторону. Направил ружье на окно машины. Мы с мадемуазель Терезой вскрикнули. Бернадетта, проснувшись, тоже закричала от ужаса.

– Потаскуха! – заорал Робер.

И выстрелил.

35

Робер с воплем схватился за голень. На него бросился Марсель с револьвером в руке. Он выстрелил первым.

Меня это потрясло. Не кровь, капавшая со штанов этого мужлана, а выражение лица Марселя. Этот человек разгуливал с оружием. И, очевидно, был готов убивать.

Бернадетта выбежала из машины. Робер стонал, скрючившись на земле. Она помогла ему встать, пробормотала извинения, и они ушли. Мадемуазель Тереза скрылась в своей комнате. Марсель убрал пистолет и разгрузил машину. Конец истории. На земле осталась лежать шляпа Бернадетты, ее грязные перья плавали в луже.

Я была в шоке.