Палома

Конечно, Колетт знала больше, чем я, – новости об успехах нашей мастерской дошли до нее еще в Америке. Она смогла приобрести все модели наших эспадрилий, прибегая для этого к разнообразным уловкам. Она даже платила одному аргентинцу, чтобы первой получать модели из новых коллекций. Она никогда не сомневалась в моем успехе. Как же она гордилась мной!

– Надо же, Палома! Как хорошо, что ты выколола глаз тому выродку! А то бы мы до сих пор там работали!

Я рассмеялась. Вспомнила Люпена, для которого все обретает смысл, когда оглядываешься на свое прошлое. Из тьмы всегда появляется свет.

– Ну а ты? – взволнованно наседала я на Колетт, сгорая от нетерпения узнать, что же произошло после того жуткого вечера.

Я снова увидела огромный изумруд на пальце Эмильены и ужас в глазах Колетт.

Воцарилась тишина. Заполнила собой пространство между нами, словно огромный зверь, очертания которого мы едва могли различить.

– А она… Вера что-нибудь тебе рассказывала? – спросила она, внезапно помрачнев.

– Нет, никогда.

Это было правдой. Я не осмеливалась затрагивать эту тему в разговорах с мадемуазель Верой. Я боялась не ее гнева, а ее горя. Почему-то мне казалось, что Эмильена своими словами, конечно, причинила боль Колетт, но мадемуазель Веру они ранили еще сильнее.

Высокий голос Жозефины Бейкер смешался с дымом наших сигарет.

Колетт встала и подошла к зеркалу. Внезапно посерьезнев, она внимательно разглядывала свое лицо. Морщинки в уголках глаз. Складочку на лбу.

– Мне следовало чаще писать тебе, Палома. Не проходило и дня, чтобы я не думала о возвращении. Это был непростой выбор.

Я увидела, что ее руки дрожат. Похоже, «непростой выбор» – это мягко сказано.

– К счастью, со мной был Чаплин. Этот человек спас меня.

Перед моими глазами возник момент их встречи в особняке д'Арампе. Мимика актера. Его пластичное лицо. Блестящее платье нашей красавицы-блондинки. Остановившееся время.

Колетт и Шарло влюбились друг в друга до безумия. Молоденькая француженка нырнула в этот роман с отчаянием обреченной. Он так крепко сжал ее в объятиях, что она вновь обрела дыхание. Под сенью Города ангелов Чаплин сделал Колетт своей музой, своей звездой, своей богиней. Он баловал ее, возил на побережье, в пустыню, вместе они путешествовали по каньонам и лесам. От шикарных апартаментов Шато Мармон до белых стен Санта-Барбары – все восхищало Колетт в этой золотой роскоши, которую омывало море и подпитывал столь характерный для Америки энтузиазм. В этой стране каждый мог написать свою легенду. Придумать себя заново.

Но вскоре Шарло вновь захватила его страсть к кино. Каждый вечер он приходил все позже, озабоченный новыми проектами, премьерами, студиями, он раздражался по пустякам, упрекал ее за нетерпение. В это время Колетт узнала, что беременна. Он был нужен ей рядом. Чаплин пытался ее успокоить, но вскоре его затянуло в новый проект. Одна страсть влечет за собой другую, его пути пересеклись с молодой американской актрисой. Полетт Годдар. Двадцать один год. На ней он женился.

Я вздохнула. Колетт отмела мое негодование взмахом руки.

– О, не волнуйся, они уже развелись! И потом, он оставил мне виллу и щедрую пенсию. Он неплохой парень, но поверь мне, Палома, любовники из артистов никакие! Истерзанный, глубоко одинокий внутри, Чарли в этом смысле не был исключением. Свою улыбку он приберегал для посторонних. А дома становился грустным клоуном. Красивым, гениальным, но очень мрачным.

Как мне не хватало ее откровенности. Как я смогла прожить так долго вдали от нее?

– Между тем Чарли со всеми меня познакомил. Мне предложили роль в одном фильме. Потом в другом. Мой французский акцент считался очаровательным, но конкуренция там жесткая, Палома. А я была уже не так молода…

Погрузившись в воспоминания, она перечисляла фильмы, в которых снималась. Ни один из них не дошел до Молеона. Но я не сомневалась, что Колетт на экране смотрелась великолепно.

– Роми обожала своего отца. Он приходил к ней каждый день. Баловал ее, брал с собой на съемки, придумывал для нее разные истории. Как я могла разлучить их? Так что я держалась, несмотря на одиночество и переставший звонить телефон. Никогда вокруг меня не было так много людей, как в Лос-Анджелесе, Палома. И никогда я не была так одинока.

Мое сердце сжалось. А она повернулась ко мне с улыбкой до ушей.

– Я скучала по тебе, Палома, но не так сильно, как по стряпне Бернадетты! Пошли, мне надо чего-нибудь поесть.

Я толкнула ее на кровать, чтобы первой выбежать из комнаты. Дом мадемуазелей был погружен в темноту. Наш придушенный смех напоминал кудахтанье.

– Тише, перебудишь всех!

На кухне я взяла буханку деревенского хлеба, немного ветчины и сыра.

– Ты же не собираешься открывать бутылку в три часа ночи? – возмущенно спросила я.

– Почему бы и нет? У меня сейчас шесть вечера! Пора возвращаться к привычному распорядку дня.

Тишина. Я не смела задать вопрос. Но потом все же решилась:

– Значит, ты собираешься остаться?

Мои глаза заблестели.