Палома

– Нужно же кому-то тобой заняться! – вздохнула она. – Посмотри на себя! Еще немного, и ты превратишься в старую деву, как Тереза!

Потом, снова став серьезной, она рассказала, что Роми закатила скандал из-за их отъезда. Девочка больше не разговаривала с матерью.

– Она обожает своего отца, мечтает стать актрисой и считает Лос-Анджелес центром мира! – воскликнула Колетт, когда я спросила, почему Роми так сердится. – Три веские причины никогда не покидать Калифорнию. И вдруг я объявляю ей, что мы едем во Францию. «В Париж?» – уточнила она. Представь себе ее лицо, Палома, когда я сказала ей, что мы едем в Молеон! Такого места вообще нет на ее карте мира!

К счастью, юная рыжеволосая красотка говорила по-французски. У нее был очаровательный французский с сильным американским акцентом и странными выражениями, привнесенными из английского языка. «Идет дождь из кошек и собак!» – огорчалась она, глядя в окно на не прекращающийся уже несколько дней ливень. «У меня лягушка в горле застряла», – так она жаловалась, что в этой глуши невозможно найти достойного учителя пения и актерского мастерства.

Эта девочка-подросток нисколько не старалась нам понравиться. Все здесь ее раздражало. Но все же в ней было что-то очень притягательное. Ее сморщенный носик, мимика, а еще – та детская прелесть, что проглядывала за ее стремлением выглядеть по-взрослому. У нее был характер. Иногда она напоминала меня саму – ту, которой я когда-то была.

– Так почему вы оттуда уехали? – спросила я Колетт.

Дела Шарло пошли неважно. Его донимали судебными исками и обвинениями со стороны бывшей любовницы, которая хотела добиться, чтобы его признали отцом ее ребенка. От него отвернулись зрители. Газетчики бушевали, вмешалось ФБР, его обвиняли в пропаганде коммунизма. Он стал тенью себя прежнего. Его творческий потенциал сошел на нет. У него начался роман с Уной – восемнадцатилетней протеже, которая ревновала его к Роми.

Чтобы защитить свою дочь, Колетт решила уехать. Да, много воды утекло. Конечно, у нее все еще была обида на мадемуазель Веру. Маркиза украла у нее жизнь. Однажды им придется серьезно поговорить. А пока Колетт было больше некуда деться. Возвращение в Молеон стало очевидным решением.

– С ума сойти, как она похожа на тебя! – воскликнула я с набитым ртом.

На ее лице появилась мягкая, незнакомая мне улыбка. Наша блондинка любила эту девочку до потери рассудка. И была готова на все ради нее.

– Она гораздо умнее своей матери, – сказала вдруг Колетт.

– Ну это не сложно! – рассмеялась я.

Мы словно снова стали совсем молоденькими девчонками. Вино ударило мне в голову. В кухне было тихо и сумрачно, горела лишь одна свеча. Я села, поджав под себя озябшие ноги.

– Роми умна… – глухим голосом продолжила Колетт. – Но она очень хрупкая.

Хрупкая? Эта розовощекая девочка выглядела абсолютно здоровой. Я открыла рот, собираясь снова пошутить. И остановилась, заметив черную тень, мелькнувшую в глазах моей подруги.

55

Вскоре после возвращения Колетт появились новости и от Анри. Конечно, не напрямую – с тех пор, как он уехал в Нью-Йорк, мы не общались – а через прессу. Его имя попало на первую полосу местной газеты La République des Pyrénées. «Наш соотечественник нашел формулу идеальной обуви!» – гласил заголовок. Под заголовком улыбающийся Анри показывал фотографу бежевый ботинок с ребристой подошвой.

Он вернулся из Америки двумя годами ранее. С собой он привез парусиновый ботинок, к которому приделал толстую подошву из разогретого на газовой горелке каучука. Отсюда и название марки: «Патогас»[4].

Выбросы газа на шахтах и последовавший за ними отказ от джутовых подошв позволили Анри выйти на рынок обуви для активного отдыха. Через несколько месяцев его модели уже были нарасхват: их покупали все – от альпинистов до шахтеров, от спортсменов до туристов. Спустя несколько лет познакомиться с Анри захотел сам генерал де Голль.

– Ваша марка «Патогас» известна во всем мире! – громогласно заявил он во время их встречи на ярмарке в По.

В газетах Анри снова и снова рассказывал свою историю. Идея пришла ему в голову, когда он смотрел на Пиренеи из окна своей мастерской в Молеоне, маленьком городке, затерянном в самом сердце Страны Басков. Он мечтал покорять вершины. Но для этого нужна была хорошая обувь.

В его рассказах не было упоминаний о нашей поездке в Эспелет и о мальчишке с шиной. Я исчезла из его жизни и из его памяти.

Мы с Колетт следили за его восхождением по статьям в газетах. Сегодня в Париже, завтра в Лондоне. С присущей ему изобретательностью он вскоре устроил грандиозную рекламную акцию, отправив трех своих сотрудников в пеший поход по Франции. В течение нескольких месяцев трое Этче (Этчеберри, Этчегоен и Этчебарн) прошли более тысячи километров – и все ради того, чтобы прославить «Патогас». От Молеона до Лилля все только и говорили об Анри, его гении, его харизме.

Судя по фотографиям, он не изменился. Более того, возраст ему был к лицу.