Память, что зовется империей

И адресовано не ей. Как и не «лселскому послу в Тейкскалаане». Адресовано конкретно Искандру Агавну и датировано 227.3.11 – двести двадцать седьмой день третьего года одиннадцатого индикта императора Шесть Пути. Около трех недель назад.

«Послу Агавну – от Декакель Ончу, советницы по пилотам», – начиналось оно.

Если вы получили это сообщение, значит, вы лично вошли в свою электронную базу данных после того, как на станцию Лсел пришел запрос о новом после. Это сообщение служит двойным предупреждением от тех, кто остается вашими союзниками на станции, некогда служившей вам колыбелью и домом: во-первых, вас пытаются заменить при дворе императора. Во-вторых, вашей замене могут помешать диверсанты; она несет вашу раннюю имаго-запись, чье состояние перед интеграцией не дали верифицировать ни советнику по пилотам, ни советнику по гидропонике. Ее поддерживает Культурное наследие – и Шахтеры. Берегитесь. Ончу от Пилотов подозревает, что за саботажем – если таковой имеет место и зародился на Лселе – стоит Амнардбат от Культурного наследия. Уничтожьте послание. По возможности последуют новые.

Должно быть, сообщение активировалось, когда она вошла вчера вечером в электронную базу данных лселского посла, чтобы разослать письма.

Махит перечитала дважды. Трижды, чтобы запомнить – машинальная привычка, рожденная годами изучения тейкскалаанских текстов – рожденная вместе со знанием, как упаковать в разум набор фраз и слов, словно сжатый при высокой температуре алмаз смысла. «Если саботаж имеет место и зародился на Лселе. Не дали верифицировать. Ваши колыбель и дом…»

Она поймала себя на том, что думает – просто думает, чтобы не думать, думает, чтобы дать себе чувствовать и существовать под натиском шока и стресса. Практичные темы словно покров на том, как сжало ее желудок, на том, как она машинально потянулась за утешением к имаго, – который должен быть в разуме, но не был, – и снова заработала головокружение. Она думала, что скоро надо сжечь тело Искандра. А думая, рвала пластиковую ленту на клочки и плавила зажигалкой, которой растапливала сургуч для инфокарт. Она надеялась, что сможет сжечь труп, уже точно зная, кто его убил. Странное, бледное подобие правосудия – но даже если Искандр никогда не вернется к ней в разум, уж это она ему должна. Большинство преемников знают, как умерли их имаго-предшественники: возраст, или несчастный случай, или болезнь – любой из тысячи мелких способов, какими станция может прикончить человека. Над раком или сбоем шлюза не свершишь правосудие. Да и смысла нет. Но в том, чтобы узнать, как умер последний хранитель всех врученных тебе знаний, смысл был – пусть хотя бы ради того, чтобы исправить ошибку и сохранить свою линию чуть подольше, чуть получше. Растянуть память чуть подальше – там, на окраине человеческого космоса, уходящего бахромой во тьму.

Махит ровно сложила одеяло в ногах дивана, где ночевала, оделась – неуклюже и мучаясь от боли, когда пришлось задрать ногу выше второй ляжки – в те же чужие брюки и блузку, что и вчера, и задумалась, с каких пор так сильно переживает из-за лселской этической философии. Наверное, с тех, как ее покинул имаго. Если выражаться поэтически. С тех пор, как она отвалилась от одной из длинных, длинных линий памяти.

Они с предшественником не должны быть врагами. И все же в разуме по-прежнему отзывалось послание Ончу (и когда оно отправлено? Сколько поджидало, пока Искандр – мертвый Искандр – прочтет и примет меры?), как хорошая поэзия: «если саботаж имеет место и зародился на Лселе» – если она осталась без имаго из-за саботажа Акнель Амнардбат… но разве это не Амнардбат сделала ее новым послом? Разве не Амнардбат стояла за нее, хотела ее присутствия в Тейкскалаане, уговаривала доверить ей в помощь устаревший имаго Искандра? Зачем все это, если она желала, чтобы Махит потеряла имаго, осталась в империи одна-одинешенька, отрезанная от всего? Махит прислали навредить Искандру или же исправить его решения? Или ни то ни другое?