Память, что зовется империей

Если уставиться на пустую белую краску и вытянуть руку над головой, чтобы коснуться изгибающегося подоконника в изголовье, можно было вообразить, что она в своей комнате на станции. Надежный тубус размера 1´1´3 метра, нежная скорлупа стен: пространство крошечное, нерушимое и ее личное, висящее среди рядов остальных комнат. Звукоизолированное. Под замком. Можно свернуться с подругой спина к спине, или грудь к груди с возлюбленным, или… там было заперто. Там было безопасно.

Она заставила себя сесть. За окном – буйство синих лотосов, плавающих в прудах, и оживленные тропинки в форме звезды на внутреннем дворе Дворца-Север, где шагали тейкскалаанские ноги по тейкскалаанским делам. Сперва она ощутила позыв самой выйти во двор через окно, а потом – равно неподобающий позыв написать о своих чувствах пятнадцатислоговый стих.

«Эй, Искандр, – подумала она, словно бросая камень в темную воду одного из тех прудов. – А по чему больше скучаешь ты?»

Потом включила дисплей и зарегистрировалась, как ей объяснили. При этом осознала, что впервые регистрируются в собственном эквиваленте облачной привязки – вместо того чтобы за нее открывала двери Три Саргасс. Так странно: требовать свободу в собственных апартаментах – на своей дипломатической территории, – а найти ее только здесь, в какой-то очень сложной версии плена. Отлично зная, что Девятнадцать Тесло почти наверняка записывает все, что она делает, Махит приступила к работе.

Интерфейс, если не заниматься расшифровкой обычной почты, был понятнее, чем ожидала Махит. Делаешь жест – и инфограф реагирует: стоило развести руками и повернуть ладонь, как родилось множество прозрачных рабочих экранов, и она создала собственный нимб из информации. Нашла трансляции с камер Девятнадцать Тесло, вызвала ту, что еще показывала демонстрацию в честь Один Молнии – пусть эзуазуакат думает об интересе Махит все, что хочет, – и оставила работать по правую руку. Над левым плечом установила окно с бегущим столбцом из заголовков таблоидов и настроилась пополнить свой лексикон обыденного и оскорбительного просторечия – а заодно, возможно, и разузнать что-нибудь об антиимперских активистах, или Тридцать Шпорнике, или просто что тейкскалаанские таблоиды думают насчет взрывов в ресторанах. Посередине она включила простой текстовый ввод и начала составлять сообщения, направляя их через собственный канал лселского посла.

Ей же наверняка придется шифровать их с помощью хвалебной поэзии, верно? Если хочется, чтобы ее принимали всерьез…

Нет. Оставит без прикрас. Нецивилизованным. Написанным с неприличной спешкой и срочностью женщиной вдали от домашнего кабинета (с абсурдной тоской вспомнилась корзинка неотвеченных инфокарт в апартаментах, наверняка уже полная с горкой), чужой в Городе. Зеркало может отражать многое – она уже побывала ножом, когда отражала Девятнадцать Тесло. Теперь будет грубым камнем: неизбежным, непрошибаемым, варварским. Ожидаемым – всеми, кроме тех, кто ждет увидеть в ней Искандра, и не узнает ли она теперь заодно, кто они?

Простой речью – той самой, о которой и думать забыла после первых экзаменов на способности к тейкскалаанскому языку – она написала последнему, кто видел Искандра живым. Министру науки Десять Перлу. Она просила о встрече. Выражала надежду на нормализацию отношений – стерла «нормализацию» и написала «надеюсь, в будущем мы будем в хороших отношениях», поскольку пожелания не требовали какой-то специализированной грамматики, не считая будущего времени, а «нормализовать» – это обобщающий глагол, требующий от говорящего более чем мимолетного знакомства с временами и сослагательными наклонениями.

Иногда тейкскалаанский язык мог быть ужасным, хоть и звучал красиво в пятнадцатислоговых стихах. Но ничто в сообщении не намекало, что она заинтересована в расследовании смерти предшественника – ничто не намекало, что она хотя бы чуть-чуть компетентный политик.

Такая беспомощная, эта новый лселский посол. Вы слышали? Ей пришлось упрашивать ее превосходительство Девятнадцать Тесло о защите от ареста.

Махит усмехнулась. Неожиданно громко, даже несмотря на приглушенный рев из трансляции с демонстрацией. Она нацепила на лицо имперскую бесстрастность, словно ее застали в неловком положении.

Остальные сообщения пошли проще. Одно – Двенадцать Азалии, с просьбой проведать Три Саргасс: ему же должно быть интересно, что его подругу Тростинку госпитализировали, а может, заодно он будет в настроении сообщить, скоро ли посредница оправится от неврологического шока. Одно – самой себе: скопировала предыдущие два, чтобы иметь запись о них в какой-никакой физической безопасности на лселской дипломатической территории, а не просто в незначительной безопасности ее электронного ящика, и последнее – в министерство информации, без конкретного адресата, с запросом информации о том, кто одобрил ее разрешение на въезд.

И пускай Девятнадцать Тесло следит, что она делает.