Память – это ты

– Неважно. Важно то, что и армия, и полиция идут за ними по пятам, знают, что они здесь, и знают, что они явились по делу.

– По какому делу?

– За лекарствами.

– Лекарства… Ты подался к красным?

– Не-е-е… Умоляю. Обижаешь, не такой я дурак. Франкисты, республиканцы, коммунисты, социалисты, нацисты… все пытаются продать миру свой расчудесный товар. Какое мне дело до их идеологий? Посмотри, во что они все превратили. Идиоты. Если бы все эти лидеры меньше заботились об идеальном устройстве мира, продовольственных карточек не было бы в помине.

– Оказывается, старик Эммет – образец благоразумия.

– Не-е-е, я никакой не образец. Но я знаю, как устроен мир, а еще знаю, что поймать любого с этой посылкой все равно что поймать меня. И хотя этот проклятый кашель однажды меня добьет, лучше умереть от кашля, чем от пули в затылок или в тюрьме.

– Тогда почему ты все это не бросишь? Не вернешься к мелким делишкам?

– Ты думаешь, что мы хозяева своих решений, но посмотри на себя. Разве ты по своей воле сюда пришел? Не-е-е. Ты пришел, потому что тоненький голосочек, который не дает тебе спать по ночам, сказал, что ты недостаточно хорош и никогда не будешь достаточно хорош.

– О чем вы договорились? – спросил Полито, устав слушать старика.

– Не-е-е. Сначала ты должен мне кое в чем помочь. Сделать маленькое одолжение.

– За одолжения нужно платить. Ты сам меня научил.

– Отведи меня к нему, – быстро и прямо вдруг сказал Эммет. – Он сменил фамилию, правда?

– Я думал, с этим мы уже в прошлый раз все выяснили.

– С моей стороны никаких вопросов. Я просто хочу поговорить.

– А если я откажусь? Дай-ка угадаю. Ты расторгнешь наш договор.

– Не-е-е, наш договор в силе. Официально. Но мне нужно поговорить с ним. Просто поболтаем, как старые друзья.

– Сомневаюсь, что он захочет говорить с тобой.

– Даже если так, все равно отведи. Зачем человеку менять фамилию? Мне в голову приходят разные причины. Но каковы бы они ни были, я не думаю, что сеньор Эсприу будет очень рад, если все узнают, кто он на самом деле.

– Чертов старик…

– Знаю, знаю, дорогой друг. Я тоже по тебе скучал.

Было бы красиво завершить разговор коварной улыбкой. Но стариком овладел ужасный приступ кашля и испортил концовку.

Было поздно. Город спал. А я гулял. Дома я не мог сосредоточиться. Стены давили, и, устав ворочаться в постели, я вышел пройтись. Ночью у меня всегда было какое-то особое настроение. Все в своих постелях, у всех своя жизнь, все спят и видят что-то свое. Скольким снам суждено стать явью? Немногим. Просто потому, что это сны. Потому что после пробуждения, за сонным завтраком, то, что казалось таким прекрасным ночью, утром превратится в нечто невозможное.

Я шагал, пытаясь думать и в то же время не думать. Думать о своем выступлении в “Мельнице”. Не думать о Хлое. Думать, какую выбрать песню. Не думать о Хлое. Думать о том, чтобы сохранять спокойствие. Не думать о Хлое. И так дом за домом, улица за улицей. Я шел, пока не уловил какой-то звук. Необычный в ночную пору.

Уже пару улиц я слышал у себя за спиной торопливые шаги, сопровождаемые стуком палки.

Ночь может стать вдруг опасной и жестокой. Особенно в городе. Я сунул руку в карман и сжал рукоятку ножа. Я был в нескольких метрах от своего подъезда. Я мог бы прибавить ходу, чтобы скорее оказаться дома в безопасности, но поступил наоборот. Я замедлился и ждал, чтобы преследовавшие меня шаги раздались совсем рядом. Тогда я резко развернулся, выхватил нож Сидящего Быка и впечатал противника в стену:

– Что вам нужно?

– Не-е-е… Отпусти меня, будь добр, – прохрипел тот, поскольку я придавил ему шею. Палка полетела на мостовую.

Еще секунда – и прощай, Эммет-ростовщик. Я знал, что от него не стоит ждать хороших новостей. Но он был слабым стариком, хотя и не беспомощным, и выглядел хуже, чем мне помнилось. Я отпустил его. Пока Эммет откашливался, я наклонился, поднял палку и подал ему.

– Я предупреждал, чтобы вы не смели к нам приближаться.

– И я слушался, правда?

– До этого момента.

– Сейчас, раньше, потом… Есть элементы, которым суждено в финале встретиться. Таков порядок вещей. – Он улыбнулся: – Ты вырос. Не узнал бы тебя с бородой.

– Что вам нужно?

– Поговорить, только поговорить.

С удивлением я отметил, что старик кажется искренним и беззащитным. Два качества, которые я в жизни не приписал бы ему. Способен ли человек измениться?

Улица была пустой и темной, лишь старый фонарь тускло мерцал.

– Не бойся. Я один. Клянусь.

– Ничто из того, что вы можете сказать мне, не интересует меня ни в малейшей степени.

– Она по-прежнему у тебя? Неужели тебе неинтересна ее история? Происхождение?

– Ах вот оно что… Значит, вы узнали.

– Не-е-е, я давно узнал. Гораздо раньше, чем звякнул колокольчик и ты переступил мой порог. Даже раньше, чем ты родился.

– Так. И что изменилось за это время?

– Ничего. Всё.