Память – это ты

Внешность сержанта впечатляла. Лицо от мочки уха до подбородка пересекал шрам. Раньше я его не замечал, потому что никогда еще не видел Амата столь чисто выбритым и аккуратно одетым. Не слишком густые темные волосы были тщательно зачесаны на косой пробор, отчего сержант казался приличным человеком. Но больше всего меня интриговало отсутствие руки. Как он потерял ее? Я умирал от любопытства, но проклятое воспитание не давало спросить. Поэтому я жалел, что рядом нет Полито. Он никогда не сдерживался, был неблагоразумен и импульсивен, и хотя порой приходилось осекать его, я обычно радовался, что он высказывает мои мысли вслух. Если бы он был тут, наверняка ляпнул бы что-то вроде: “Ого! Как ты умудрился потерять руку?”

– Привет, Гомер! Прости, что долго не заглядывал. Суматошные дни выдались, но мне нужно многое тебе объяснить, так что…

– Я хочу убедиться в одном: вы же знаете, что моего отца зовут не Николас Эредиа! Так ведь?

Амат ласково улыбнулся и сел подле меня, указывая на рану:

– Сильно болит?

– Раньше спать не мог, а сейчас – только если пошевелить.

– Ты себе не представляешь, какая железяка в тебе сидела.

– Это вы вытащили меня из воды? – спросил я.

Амат мягко кивнул, внимательно изучая меня взглядом.

– Тогда я, видимо, должен сказать вам спасибо…

– Это тебе спасибо.

– Вы еще сержант или?.. – Я не слишком разбирался в воинских званиях, но в его внешности появилось что-то начальственное.

– Теперь я капитан. Ничто так не способствует повышению, как четыреста дней в плену.

– Зачем вы сказали, что отца зовут Николас Эредиа?

На лице Амата играла загадочная улыбка. Я заметил, что ему трудно вести себя со мной просто и честно.

– Что ты знаешь об отце, Гомер?

Я опешил. Во-первых, я терпеть не мог, когда отвечают вопросом на вопрос, а во-вторых, вопрос был с подвохом. Если Амат ничего не знает, это отличный способ все выведать. Но с какой целью? Другая возможность предполагала, что я ничего не знаю о своем отце.

– Вряд ли вы сюда пришли слушать рассказы о моей жизни.

– Я сказал, что твоего отца звали Николас Эредиа, потому что решил, что это самое разумное. Я солгал, что ставит меня в положение…

– Обманщика?

– Скорее, несколько деликатное. Хотя я уверен, что ты меня не выдашь. Не хочешь немного пройтись?

– С чего это?

– Не люблю больницы…

– Нет, я о другом. С чего вы так уверены, что я вас не выдам.

– Ты ведь пробрался на “Уругвай” не для того, чтобы освободить нас. Ты хотел спасти отца. А твой отец, может, и был среди нас, но он не был одним из нас.

– Я видел достаточно, чтобы понимать, что могу оказаться в тюрьме из-за любой чепухи. Я видел, как убивают священников, как стреляют в спину, казнят без причины, я видел, как у людей забирают все просто потому, что у них что-то есть, и как невинных людей вышвыривают из дома. Я давно уже плюнул на логику. А если бы нет, то был бы уже далеко отсюда, поверьте.

– Ты говоришь совсем как он. – Амат вздохнул и встал, надевая элегантную капитанскую фуражку. – Так прогуляешься со мной или тебе нравится эта духота? Господи, как же я ненавижу такие места.

Мы вышли пройтись по окрестным улицам. Город постепенно возвращался к привычному существованию, хотя пока это было скорее желание, чем возможность, и люди озабоченно сновали, изголодавшиеся по работе и прежней жизни. Особенно те, кто был вынужден начать все сначала, в то время как на улицах еще видны были следы бомбежек. Незатянувшиеся раны в виде огромных воронок и разрушенных зданий.

– Что вы чувствуете, глядя на то, как ваши друзья разукрасили город?

Амат не ответил на провокацию, и я ободрился. Казалось, я хозяин ситуации.

– Сядем здесь?

Мы дошли до небольшого парка, оазиса среди бетонной пустыни, хотя деревья стояли еще голые, зелень едва проклевывалась.

– Так вы расскажете, что знаете о моем отце, или нет?

Я сел рядом с Аматом, теребя перевязь, чтобы занять руки. Готов ли я выслушать его рассказ?

– Гомер, твой отец погиб.

Вот так просто. Без обиняков, без колебаний, без подготовки. Горькая правда без прикрас, нож в сердце. Я знал, что это вероятно, и все же не мог смириться. Отец погиб… А если Амат ошибся?

– Откуда вы знаете? Вы сказали, отца зовут Николас Эредиа, но…

– Его звали Антон. Антон Барет. Я знаю. Но сказал им другое.

– Зачем?

– Чтобы защитить тебя.

Я вдохнул, сдерживая слезы. Я больше никогда не увижу отца.

– Как он умер? – спросил я скрепя сердце. Я хотел понять, насколько детально Амат знает, что случилось.

– Чуть больше двух лет назад, в рождественский сочельник…

– Я тогда в последний раз его видел…

– В ту ночь он проник на “Уругвай”, чтобы освободить двух пленников с нашей стороны.

– Отец? Спасал франкистов? Отец не был…

– Нашим? Не знаю. Он прибыл на корабль и передал подложную телеграмму с приказом освободить двух человек. Его раскрыли. Что сразу превратило его в предателя или франкистского шпиона. План мог сработать, если бы не…

– Отец был шпионом?

– Он это отрицал, разумеется. Но шпионы всегда так делают, правда?

– Еще так делают те, кто и правда не шпион, – возразил я.

– Боюсь, мы никогда этого не узнаем.