Судя по рассказам, мне очень повезло, что я попал в больницу как раз в тот момент, когда ее посетил один из лучших европейских хирургов, Александр Росс. Лишь передовой метод мог спасти мне жизнь, потому что пронзивший меня кусок железной балки сломал несколько ребер и грудину, обнажив сердце, и даже легкий, но точно нанесенный удар мог убить меня на месте. Врачей больше всего беспокоила невозможность восстановить реберный каркас, так что пришлось изобретать другие способы. Результат: у меня внутри появилась металлическая пластина не толще почтового конверта и вполовину меньше него по площади. Эта пластина заменяла часть ребер и в случае успешного заживления должна была защищать сердце. Врачи говорили, что это шедевр, и обещали, что со временем я о ней забуду. Но пока я чувствовал только кусок железа между легкими, который не давал свободно шевелить рукой. Как дверь, которая не открывается до конца.
Прошло два дня с момента, как я очнулся на койке; жизнь в больнице текла скучно и однообразно. К счастью, рядом был Финистерре, который придумывал всякий день новые развлечения, демонстрируя живой ум.
Некоторые из его игр были весьма занятны – по крайней мере, поначалу. Он был одержим поиском альтернативы футболу. На мой вопрос, играл ли он профессионально, он рассмеялся и сказал, что это глупое и бесперспективное занятие. Но футбол он обожал и страдал, что не сможет больше играть. Поэтому хотел изобрести его заново. Он был убежден, что футбол можно сделать настольным, как в свое время произошло с теннисом. И тогда все смогут играть. Особенно дети – случайные жертвы войны, которым не суждено больше пинать мяч.
Благодаря Финистерре дни мои проходили не столь тоскливо. Царившее вокруг настроение тоже этому способствовало. Нам рассказывали, что люди стали доброжелательны и улыбчивы, в город вернулась щедрость, хотя многие по-прежнему жили среди развалин.
Я часто думал о Полито и о том, как он, должно быть, беспокоится, оттого что я не вернулся. Наверное, он без устали напрягает свои плутовские мозги. От отца известий тоже не было, я потерял единственный след, так что если поиски и раньше были трудными, теперь они казались мне невозможными. Но больше всего я страдал от потери медальона. Через что я только ни прошел, чтобы вернуть его, и вот…
Карменсита сказала, что из моей одежды уцелели только брюки, остальное выбросили за непригодностью: все было рваное, перепачканное в крови, а кроме того, ветхое и немодное – последнее наблюдение принадлежало лично Карменсите. Но, возвращая мне ручку Хемингуэя, найденную в кармане, и нож Томеу, которые она аккуратно хранила, пока я не пришел в себя, она клялась и божилась, что при поступлении у меня не было при себе никакого медальона. Я снова потерял его. Как Хлою, как Полито, как отца…
Однажды утром в палату шумно вошли человек двенадцать военных в безупречной форме, под аплодисменты и радостные возгласы других больных они приблизились к моей койке. Я сразу узнал среди них однорукого с уверенным голосом. Он обратился к одному из пришедших с ним:
– Вот этот мальчик, генерал.
– Так это ты спас тридцать три человека с “Уругвая”. Как тебя зовут, сынок?
– Гомер, сеньор.
– Я генерал Ягуэ, сынок, и я пришел сказать, что Испания перед тобой в долгу. Слух о твоем подвиге дошел до самого каудильо[25]
. Весь народ гордится твоей храбростью и мужеством.– Спасибо, сеньор, то есть генерал.
– Сколько тебе лет? – спросил тот с торжественной улыбкой.
– Шестнадцать.
– Всего шестнадцать! И ты доказал, что храбрее многих взрослых мужчин. Сержант сказал, ты хотел спасти отца. Это так?
Я кивнул, начиная беспокоиться. Генерал сел подле меня, лицо его омрачилось.
– К несчастью, сынок, твоему отцу не удалось спастись. Мы изучили все списки. Он вместе с другими героями боролся до конца, но силы оставили его прежде, чем армия вошла в город.
– Мой отец… умер?
Никто не смотрел мне в глаза. Только сержант – словно пытаясь сказать мне что-то взглядом.
– Боюсь, что так, Гомер, – сказал генерал, вставая. – Но наш долг – держаться стойко. Скоро мы устроим символические похороны всех павших, и я надеюсь, что ты сможешь присутствовать и быть среди воздающих честь. Среди прочих, и твоему отцу. Мы хотели бы, чтобы ты был с нами, сынок. Будущее для многих еще туманно – или таким его пытаются представить, – но если с нами будет юношество, молодежь, то тем самым мы передадим важное, обнадеживающее послание всей стране.
Что он такое несет?..
– Но… как вы узнали, что это мой отец? Вдруг вы ошиблись? А если…
– Сержант Амат хорошо знал его и все подтвердил. Я искренне соболезную.
– Твой отец, сержант Николас Эредиа, был моим другом, – подчеркивая имя, заявил однорукий, не дав мне слова сказать. – Он сделал все что мог для спасения семьи и родины. Ты не один, парень, вся Испания с тобой.
Кто этот Эредиа? О ком он говорит? Я открыл было рот, но тот снова перебил меня:
– Гомер, тебе надо отдохнуть здесь еще несколько дней, восстановиться, а потом я заберу тебя.