Орфин промолчал.
Это место действительно напоминало птичью клетку, всё в жердочках на разной высоте. Только вместо помета пустые бутылки.
Неловкая тишина затягивалась.
— Что ж… — Орфин отступил от решетки, — бывай.
— Постой!
Пленница вмиг скинула птичий облик и схватилась пальцами за лозы. Только лицо оставалось закрыто клювом. Пожалуй, так даже лучше. Никаких лишних напоминаний.
Орфин замер в метре от нее.
— Что?
— Ты… расскажешь мне про свою Риту?
Опять этот вопрос… Его бросило в жар, и мнема быстрее побежала по жилам. Гарпия правда хочет себя вспомнить?
— Сперва скажи, как оказалась на моем окне, если ты взаперти?
Птица склонила голову набок.
— Может, мы забудем этот момент?
— Не забудем.
— Скажешь хозяйке — и в другой раз я тебя из этого же окна выкину!
Орфин скрестил руки на груди.
— Если ты меня скинешь, она непременно об этом узнает.
Тисифона тихонько щелкнула клювом.
— Объясни, как ты это провернула, и я ничего ей не скажу.
Гарпия наклонила голову так, что птичий глаз смотрел наверх.
— Угадай.
Орфин прикинул, на что она может глядеть.
— Там выход в небо? — догадался он.
— Ага. Меня отрезали не от мира, а от Чертогов. Чтоб рядом с тобой не шаталась.
Орфин медленно кивнул, пытаясь понять, что всё это значит.
— Зачем ты притащила меня к Асфодели, если тебя наказали за это? — спросил он.
— Потому что я больная и поехавшая? Не знаю. Как хозяйка это объясняет?
Из-за клюва и искаженного голоса оставалось только догадываться, какие эмоции стоят за этими словами.
— Ты можешь снять маску?
— Почему всем так охота меня раздеть до истинного облика?
— Кому «всем»? Я просто хочу видеть лицо того, с кем говорю.
— А мне не по кайфу говорить через решетку, и что теперь?
— Ну…
Пригласить ее к себе? Орфин представил, каково будет общаться с ней без преграды из древ. Плечи снова заныли от воспоминаний о боли. Вот только на самом деле приглашение ей не требуется, верно? Она может явиться в любой момент. Так что решетка дает не защиту, а лишь ее видимость. Пожалуй, этой иллюзией можно пожертвовать, если он хочет узнать больше правды.
— Встретимся у меня? — спросил он голосом чуть менее твердым, чем хотел бы. — Без решеток и без масок.
Она склонила голову набок — удивленно?
— Мне нельзя к тебе. Мне влетит.
— Никто не узнает.
«Честное слово, как подростки!» Орфин усмехнулся этой мысли.
Тисифона долго изучала его взглядом, затем дернула головой. И, не дав более четкого ответа, запрыгнула по планкам вверх и скрылась из виду. Зашуршали крылья.
— Это значит «да»? — крикнул он ей вслед, но ответа не последовало.
Возвращаясь по костяному коридору, он крутил разговор в голове, меняя так и эдак. Что можно было сказать иначе? О чем стоило промолчать? Впрочем, несмотря на беспокойство, Орфин чувствовал прилив сил сродни вдохновению. От него расправились плечи, а походка стала пружинистой.
Он хотел верить, что Рита скрывается где-то под когтями и перьями, под маской чудовища. Что какая-то ее часть по-прежнему живет там. Он видел это в едва заметных жестах, слышал в интонациях в те моменты, когда гарпия отвлекалась от своей роли монстра.
Увлеченный этими мыслями, Орфин петлял по тоннелям. Только когда шум миражей начал мешать ему думать, он обратил внимание, что до сих пор не выбрался в знакомую часть Чертогов. В животе зашевелилась тревога, но он лишь нахмурился и ускорил шаг. Перешел на легкий бег. Проклятье! Коридоры сменяли друг друга, приводили в тупики и к развилкам, но нигде не встречалось ни одного анклава реальности, где он смог бы перевести дух.
Орфин несся вперед, задевая плечами стены. Он уже почти не видел, что происходит вокруг. Прямо как тогда, после смерти на злополучной трассе, когда он прорывался сквозь кровавые деревья и безнадежно терял связь с реальностью.
Он двигался на ощупь: ни слуху, ни зрению уже доверять не мог. Образы становились всё реальнее.
Только не это. Он должен выбраться. Только не сейчас!..
И вдруг — всё прекратилось. Орфин споткнулся и рухнул на колени на деревянный пол. Затравленно поднял взгляд. Вокруг ветвились Чертоги, но сам он чудом вывалился из кутерьмы кошмаров в анклав реальности. На небольшом участке чистого пола стояло фортепьяно, левый край которого обнимали темные вены. Табурет откатился на пару метров, после того как Орфин врезался в него.
Приходя в себя, медленно вдыхая и выдыхая, он провел пальцами по черной лакированной крышке. Как же ему не хватало в Пурге нормальной музыки.
— Отошел, — вдруг раздался тихий сухой приказ, как росчерк на приговоре.