– Он был намного большим, жалкая ты женщина, – возразил Остряк. – У него на плечах…
– Ни слова, – предупредила Скалла.
К удивлению Итковиана, Остряк вдруг замолчал.
– Нет нужды в такой несвойственной чувствительности, Скалла Менакис. Я понимаю, чем кажусь вам обоим похожим на Бука. Мне любопытно: ваш опечаленный друг искал искупления своей жизни? Хоть он и отказал мне, когда я был ещё Кованым щитом, он мог черпать силы из какого-то внутреннего источника.
– Худа с два, Итковиан, – откликнулась Скалла. – Бук пил, чтобы боль свою пригасить. Не искал он никакого искупления. Он хотел умереть – вот так просто и ясно.
– Не так уж и просто, – возмутился Остряк. – Он хотел заслужить достойную смерть, какой не досталось его родным – так он искупил бы их гибель. Признаю, это хитровымороченная идея, но думается, я лучше многих других понимаю, что у него в голове варилось.
– Потому что ты сам так думаешь! – огрызнулась Скалла. – Хоть и не потерял семью в пожаре. Самая страшная твоя потеря – это та шлюшка, которая вышла замуж за торговца…
– Скалла! – прорычал даруджиец. – Я потерял Драсти. И чуть не потерял тебя.
Это признание явно лишило её дара речи.
– Различие между мной и Буком, – проговорил Итковиан, – состоит в понимании искупления. Я принимаю страдание, какое досталось мне, и тем самым – ответственность за всё, что сделал и не сделал. Когда я был Кованым щитом, вера требовала, чтобы я избавлял других от боли. Именем Фэнера я должен был приносить мир всем душам, без предвзятости и осуждения. Это я сделал.
– Но твоего бога больше нет, – сказала Скалла. – Так кому же, Худово семя, ты передал эти души?
– Как кому? Никому, Скалла Менакис. Я по-прежнему несу их с собой.
Скалла покосилась на Остряка, тот в ответ мрачно пожал плечами.
– Как я тебе и сказал, девочка, – пробормотал он.
Скалла накинулась на Итковиана.
– Дурак набитый! А новый Кованый щит – с ней что? Разве она не примет «твоё бремя» или что вы там делаете? Она не возьмёт эти души – у неё-то
Итковиан удержал Скаллу рукой.
– Нет, сударыня. Она предложила, как и должна была. Но она не готова к такому бремени – оно убьёт её, уничтожит её душу – а это ранит её бога, быть может, смертельно.
Скалла отдёрнула руку, но осталась рядом. Широко распахнула глаза.
– И что конкретно ты собираешься сделать с… с… со всеми этими душами?
– Я должен найти способ искупить их, Скалла Менакис. Как это сделал бы мой бог.
– Сдурел?! Ты же не бог! Ты же треклятый смертный! Ты не можешь…
– Но должен. В этом, видите ли, я похож, но в то же время и не похож на вашего друга, Бука. Прошу прощения, что «вгрызаюсь» в такие вещи. Я знаю, что ответ ждёт меня – и надеюсь, довольно скоро – здесь вы правы, мне лучше просто проявить спокойное терпение. Я ведь продержался до сих пор.
– Будь как будет, Итковиан, – сказал Остряк. – Мы просто слишком много языками треплем со Скаллой. Вот и всё. Прости нас.
– Здесь нечего прощать, сударь.
– Ну почему же мне не достались нормальные друзья? – вопросила в пустоту Скалла.
– Такие – без тигриных полосок да тигриных глаз? Без сотни тысяч душ за плечами? Вон, смотри, скачет кто-то из других отстающих – может,
Долговязый всадник верхом на странной породы ломовой лошади осторожно направил своего скакуна к ним. Он выкрикнул по-даруджийски с чудовищным акцентом:
– Привет, друзья! Момент плохой? Вы, вроде, ссоритесь…
– Ссоримся? – фыркнула Скалла. – Ты слишком долго прожил в лесу, если считаешь, что это «ссора»! Подходи ближе и скажи, ради Бездны, где ты раздобыл такой гигантский нос?
Крестьянин сник и замялся.
– Скалла! – возмущённо прикрикнул Остряк, а затем обратился к всаднику: – Эта женщина грубит и хамит всем подряд, солдат.
– Я не хамила! – воскликнула Скалла. – Большие носы – это как большие руки, вот и всё…
Все молчали.
Длинное, вытянутое лицо незнакомца начало густо наливаться румянцем.
– Добро пожаловать, сударь, – сказал Итковиан. – Увы, прежде мы не встречались – а ведь всех нас, похоже, давно обошли подразделения Бруда, и рхиви, и все остальные отряды.
Крестьянин через силу кивнул.