Память о мечте

Сквозь вздох органа Домского собора
Послышался мне Даугавы стон —
Задули ветры с четырех сторон,
Колебля Землю – шаткую опору.

Шутя, открыла сумочку Пандора,

Закрытую с неведомых времен.
И тьма настала, душная, как сон,
Лишая зрения и кругозора.

Придет похмельем память о мечте,

Когда сотрутся в памяти все те,
Кто просто жил и умирал без грима.

История не зла и не страшна:

Осуществилась странная страна —
Живая тень искусственного Рима!

Мы и звезды

Как в муках родовых Вселенная орала,
Но для ушей людских был крик неразличим.
И солнце среди туч светило вполнакала
Между безумным сном и разумом моим.

Я, может быть, во сне Офелию играла,

Но пробужденье вмиг испепелило грим.
Офелия… Так много и так мало,
Но больше все-таки, чем мы понять хотим.

Неистовство души – в консервах киноленты.

Расчетлив скучный мозг, живущий на проценты…
У маленьких комет – большой и длинный хвост.

Шестого чувства нет. Есть только злая шутка.

Безумие – всегда лишь следствие рассудка,
Чтоб не оглохнуть вдруг от крика новых звезд.

Наследство

Ты праведник, но проповедник
Святых грехов моих.
В себе несу я, как посредник,
Остатки дней былых.

Я терпеливый привередник…

Но голос прялки стих.
Взяла века я как наследник —
И промотала их.

О, ледников вершинных холод:

Судьба войны, беда и голод…
Я в рабстве с той поры.

А выкуп мой так мал и жалок…

Но мы спешили щедрость прялок
Сменить на топоры.

Сорочка

Говорят, я родилась в сорочке.
Редко кто рождается в белье.
Очевидно, дальний мой сородич
Был портным у Бога в ателье.

Но червяк сомненья душу точит,

Изнутри сжирает сладкий плод:
Сотворив меня, был Бог неточен,
Значит, я по-своему урод.

Есть у Бога вечные каноны,

Строг Всевышний к своему труду.
И подглядывает он с иконы,
И под видом счастья шлет беду.

Окольцует золотым железом,

По плечу вериги подберет.
Я молчу. Я никуда не лезу.
Все равно выходит – поперед.

И плюют отставшие вдогонку,

И догнать камнями норовят…
Господи! Ты эту распашонку
Забери, пожалуйста, назад!

Олимпийцы