Память сердца

Булганин принял сказанное с видимым равнодушием. Ни один мускул не дрогнул у него на лице, хотя в душе обрадовался такому обороту, испытал облегчение! Не нужно входить к Иосифу, не надо ничего говорить и что-то решать. Он отчаянно трусил и уже жалел, что согласился на эту поездку. Самое безопасное было – молчать и ничего не предпринимать. Чем незаметнее, тем лучше!

Совсем не то было на уме у Хрущёва. Ему было до крайности досадно, что Берия позвал с собой Маленкова, а не его. Так и распирало сказать об этом прямо сейчас, выразить свой протест – решительно и веско. Но, глядя на поблескивающее золотом пенсне, слушая жуткую тишину во всём доме, он так и не решился. Что-то его удержало. А что? Он и сам не мог понять. Во всяком случае, не следовало начинать борьбу за власть со скандала. Да и Иосиф пока ещё не умер. А вдруг ещё поднимется? Что тогда? И Хрущёв промолчал. Поднял голову и… опустил.

Берия верно оценил его молчание: возражений не будет. Первую победу он уже одержал!

Дверь в малую спальню была закрыта. Берия сделал несколько шагов и остановился. Несмотря на уверенный вид, он чувствовал робость и был рад уже тому, что у него не дрожит голос и по нему (он это чувствовал) – никак не скажешь, что он не уверен и боится. Именно теперь, когда нужно было раскрыть дверь и войти внутрь, он ощутил приступ малодушия. Умом он понимал, что в комнате находится Иосиф, что он обездвижен и ему нужна помощь. Но мерещилось что-то жуткое, что-то необъяснимое и страшное. Что-то такое всегда шевелилось в его душе, когда он входил в кабинет Иосифа. Хотя он знал, что Иосиф благоволит к нему и нуждается в нём, но было в Иосифе нечто, не поддающееся разуму – какая-то дьявольщина! Хоть Берия и не верил ни в Бога, ни в чёрта, но когда он видел Иосифа, слушал его замедленную речь, смотрел в его мутные глаза – он готов был поверить во всё! Вот и теперь, стоя на пороге страшной комнаты, он не решался поднять руку и повернуть ручку замка. В какой-то момент оглянулся и увидел, как Маленков согнулся в три погибели и неловко стягивает башмаки со своих скрюченных ног.

– Ты чего делаешь, с ума сошёл? – невольно воскликнул Берия, сразу приободряясь.

– Чтобы не скрипели! – с серьёзным видом ответил Маленков, выпрямляясь и держа ботинки на весу (вместо того, чтобы оставить их на полу).

Берия так и понял, что Маленков ошалел от страха и окончательно перестал соображать. В иной обстановке Берия не преминул бы отпустить едкое замечание, но не теперь. Лицо его сохранило строгое выражение. Сохраняя торжественность момента, он повернулся к заветной двери и взялся за отдающую холодом рукоять замка.

Едва перешагнув через порог, Берия почувствовал неладное. Он сразу увидел Иосифа. Тот всё так же лежал на спине, укрытый одеялом. Голова была запрокинута, из глотки вместе с дыханием вырывались хрипы. Берия знал, что Иосиф никогда не спит на спине, а всё больше на боку, подложив под голову согнутую руку и сам согнувшись и укутавшись сверху одеялом или мохнатой дохой. Но теперь он лежал вытянувшись, и лицо его было страшно. Берия сделал несколько шагов и остановился. Стояла мёртвая тишина, и тем отчётливее слышались страшные хрипы через равные промежутки времени. Лицо было неестественно синюшного цвета, с мясистыми набрякшими щеками и густо наросшей щетиной; всё вместе производило гнетущее и гадкое впечатление. Берия сразу понял, что Иосиф находится без сознания и что дело его плохо. Нужно было срочно вызывать врачей, но Берия медлил. Обернулся к Маленкову и сделал знак глазами, приглашая подойти. Тот неслышно приблизился вместе со своими ботинками, встал рядом и стал смотреть на лежащего без чувств Иосифа. Берия подождал, не скажет ли он чего, но Маленков молчал. Лицо его сохраняло тупое и бессмысленное выражение. Тогда Берия набрал в грудь воздуха и произнёс негромко, но твёрдо:

– Па-моему, он крепко спит. Не стоит его будить.

Он выжидательно посмотрел на Маленкова. Но тот лишь пожал плечами, и Берия понял, что Маленкова можно не опасаться. В силу врожденной тупости и бесчувственности, он так ничего и не понял. И это было очень кстати. Не мешкая и больше не сомневаясь, он пошёл вон из комнаты.

В прихожей он сразу набросился на Лозгачёва.

– Ты чего панику развёл? Товарищ Сталин спит, ты разве не видишь? Он работал всю ночь, устал. Ему отдых нужен. Не нужно его беспокоить. Пусть выспится. А утром доложишь мне, сразу же, как только проснётся. Ты всё понял?

Лозгачёв вытянулся в струнку, вскинул руку к виску.

– Так точно, товарищ Берия! Я всё понял! Доложить вам лично, как только товарищ Сталин проснётся!

– Вот и харашо!