Память сердца

Костя леденел от таких мыслей, от этих жутких предчувствий. Он торопливо возвращался в дом, захлопывал дверь и несколько минут стоял, ничего не видя в темноте и медленно приходя в себя. Потом, словно опомнившись, обводил комнату удивлённым взглядом, снимал шубу и садился за стол. Голова клонилась на грудь, он закрывал глаза и погружался в полусон, полуявь. Дом выстывал, угли в печке прогорали, печально потрескивая. Всё обволакивала мертвящая тишина – тишина Крайнего Севера, где застывает кровь и останавливается любое движение. Чувствуя пронизывающий холод, Костя тяжко поднимался и шёл к печке. Подбрасывал поленья в топку и подолгу смотрел на огонь, ни о чём не думая, ничего не чувствуя.

Так проходили дни подростка, оказавшегося на краю земли, в суровом краю, где без счёта погибали взрослые мужчины и где не было места сантиментам, где сама природа, казалось, изничтожила все добрые чувства и обрекла человека на жестокость и забвение всего того, что дорого и близко. Отец Кости был рядом, и он был бесконечно далеко. Косте легче было обойти пешком вокруг Земли, чем оказаться рядом с отцом, взглянуть в родные глаза, ощутить тепло рук. Проще было растопить льды Арктики, чем умилостивить сердца жестокосердных людей, увлечённых ложными идеалами, убивших в себе всё человеческое, тёплое, доброе. И если бы Князь тьмы увидел этих людей, познал их деяния во всей их мерзости и прочитал потаённые мысли, то он, наверное, был бы очень доволен. Люди эти были его верными последователями, а в чём-то и превзошли его! Всё-таки Дьявол не истязал людей без причины. Он не обрекал на мучения тех, кто ни в чём не провинился перед ним, не глумился и не ликовал от осознания своей лютости и могущества. Он не уничтожал всех без разбору, правых и виноватых. Эта бессмысленная жестокость была чужда ему. И он, наверное, сам устрашился бы этой лютости и прогнал от себя таких последователей, а может, даже и проклял их, как проклял их Господь и как проклинали их все те, кого они убивали, чьи души распинали во время допросов и страшных истязаний во имя некоей идеи, призванной осчастливить весь мир, но вместо этого ввергнувшей этот мир в ад.

О том, что творилось с отцом Кости, мы здесь не будем много говорить. Всё это слишком хорошо известно: все эти садистские избиения связанных людей во время допросов, все эти «выстойки», когда человека держат на ногах по несколько суток кряду, не позволяя сесть или прислониться к стене; эта имитация расстрелов, когда человеку объявляют приговор и ведут в подвал, где наводят на него винтовки и в последний момент стреляют мимо. И вся эта изощрённая фантазия малограмотных следователей, получивших власть над своим ближним – фантазия, разбередившая в нестойких душах звериные начала, таившиеся на самом дне, в первозданном хаосе слепых инстинктов и первородного ужаса. Костин отец прошёл все эти круги рукотворного ада. Он чудом остался жив. Его не убили лишь потому, что он не признал вины в тех фантастических преступлениях, в которых его обвиняли. Он не подписал ни одного протокола допроса, и это спасло ему жизнь. Но за это он заплатил слишком высокую цену. Ему выбили все передние зубы, сломали несколько рёбер, когда изо всей силы пинали лежащего со стянутыми за спиной руками. Ему изуродовали лицо, а что будет с человеком, если ему заехать со всего маху носком кованого сапога по скуле, по бровям и по переносице? А уж про то, что он почти ничего не ел и не получал никакой медицинской помощи, что психика его была сломлена и он превратился в полупомешанного трясущегося от слабости старика, хотя ему не было и пятидесяти и до ареста он был дороден и силён, – об этом можно даже и не говорить. Всё это мелочи в сравнении с «мерами физического воздействия», как всё это именовалось в тех подлых инструкциях, что были получены следователями областных Управлений НКВД из столицы нашей великой Родины.