Память сердца

На одном листочке написал: «Кто найдет это письмо, отправьте, пожалуйста, по адресу: Красноярский край, Саянский р-н, Унер, Таратиной».

Скоро двери вагонов закрыли, людей от вагонов отогнали, на станцию прибыл красноярский эшелон с заключенными.

Когда нас подцепили к прибывшему из Красноярска эшелону и состав тронулся, застучали колёса, четко отсчитывая стыки рельс, я тщательно, чтобы не разлетелись, сложил исписанные листики бумаги и выбросил их из поезда.

Говорят, что свет не без добрых людей. Так оно и есть. Кто-то поднял этот клочок бумаги и отправил по адресу, об этом мне написала жена через два года.

Провожавшие нас люди долго шли рядом с вагонами, плакали, махали руками. Когда поезд прибавил скорость, отстали. А ребята ещё бежали за поездом далеко за станцией.

Остались позади широкие сибирские просторы, проехали Иркутск, Байкал, Читу. Поезд шёл на восток. На остановках часто простукивали вагоны деревянным молотком, проверяли целость стенок и полов. Вдруг слышим, уже где-то за Байкалом – выстрел! И резкий толчок. Поезд остановился, кто-то кричал, было слышно, как тихо шелестят деревья, идет мелкий дождь. В соседнем вагоне уголовники вырезали пол и на ходу на повороте бросились под вагон. Когда их заметили, стали стрелять и остановили поезд. Потом в Находке мы узнали, что четверо ушли в тайгу. Одного из них пристрелили.

Поезд тронулся и мчался всё дальше и дальше на восток. По сторонам замелькали сопки. Мы проехали мимо Волочаевки, где в боях за Волочаевскую сопку насмерть стояли в 1922 году бесстрашные бойцы главкома Блюхера и партизаны. Их тоже везли вместе с нами. А самого Блюхера признали изменником Родины – врагом народа, хотя сопка Июнь-Корань увенчана бюстом народного героя. Блюхер был расстрелян 9 ноября 1938 года.

Во время стоянки давали раз в сутки баланду и 200 граммов хлеба. Второй раз кипяток и 300 граммов хлеба. Через каждый вагон в тамбуре стоял с винтовкой охранник. На последнем вагоне были установлены прожектор и пулемет. Так мы и двигались до самого Тихого океана.

До Находки ехали десять суток. В дороге всего натерпелись. И голода, и жажды, и издевательств уголовников, которых подсадили к нам в вагон. Питанием меня сначала поддерживал Николай Иванович, он пять дней делился со мной продуктами. Но потом уголовники у него всё украли, и мы оба остались на казенном пайке. В Находке нас определили в пересыльный лагерь, расположенный на горе. С территории хорошо было видно море и часть города. Пейзаж радовал глаз, но нам было не до него. У всех на уме крутилось одно: что нас ждёт?

В лагере нас выстроили и сделали перекличку. Затем вскрыли наши пакеты и зачитали приговоры, вынесенные заочно «тройкой» НКВД по Красноярскому краю. Срок у всех был один – десять лет лишения свободы. И тем, кто подписал протокол допроса, и тем, кто отказался подписывать.

В моём приговоре было написано: осужден по делу Бухарина, Рыкова за участие в подготовке к вооруженному восстанию по статье 58, пунктам: 2б (измена Родине), 4 (террор), 8 (подготовка вооруженного восстания), 10 (коллективная агитация против Советского строя) – сроком на десять лет.

Со всех сняли отпечатки пальцев, велели запомнить свои номера. Мой был – 42 000. При проверке кричали номер, а заключенные должны были назвать свою фамилию.

Лагерь был обнесен тройной колючей проволокой. Это был палаточный городок, разделённый на несколько зон. В нейтральной зоне ходили охранники с собаками. На вышках стояли часовые, ночью зажигался прожектор. Переход из одной части в другую не разрешался. Женская зона находилась на правой стороне лагерного двора, отдельно. Нас поместили в девятую зону. В центре лагеря, недалеко от нас, стояли деревянные здания для начальства, обслуживающего персонала и охраны. В палатках были устроены двойные двухъярусные нары вагонного типа. За каждым закрепили место и прибили ярлычок, где были написаны химическим карандашом номер и фамилия заключённого. Всех предупредили, чтобы из палатки не выходили, кроме надобности и в уборную. Кухня находилась на главном лагерном дворе. Обед привозили на тележках и кормили на улице около палатки. Столов не было, ели стоя. Кроме хлеба и баланды иногда давали кашу из китайской крупы и макарон.

Однажды нам привезли на тележках рыбу, стали раздавать по кусочку. Она страшно воняла, по ней ползали белые черви. Несмотря на голод, многие не могли это есть. Часть рыбы увезли обратно и доложили об этом начальству. Пришли начальники и приказали повару все-таки раздать ее. Многие взяли рыбу, очистили от червей, но есть так и не смогли. Когда начальство ушло, мы побросали её кто куда, а того, кто не притронулся к ней, заперли в карцер и там долго продержали, и есть им не давали. Хлеб нам выдавали заплесневелый, с крысиным помётом.