Память всех слов

Сначала трое стражников, пойманных врасплох, потом колдун, самый опасный из всей банды, затем остальные и тот, который сумел выскочить наружу, уже мертвым, хотя ноги его об этом еще не знали. Девятеро. И все – чисто и быстро. Так чисто и быстро, словно Йатех не сражался за жизнь, а прибирался, равнодушно заметал мусор.

Кем ты стал, брат?

Его уже не было здесь – да она, если честно, на такое и не надеялась. Полагала, что его не будет, в этом состоянии она бы не справилась… не сумела… теперь, когда избита…

Сражаться с ним? Убить его?

Сами эти мысли прошили ее внезапной вспышкой белой боли. Даже если законы племени говорили о гаанех: «Когда найдешь его, принеси телу покой», – она не была уверена… не хотела…

Нет! Она отбросила эти мысли.

Нынче у нее были другие обязательства.

Голова ее закружилась, а очередной приступ боли лишил дыхания, так что ей пришлось опереться о скалу. И тогда она увидела то, от чего сердце ее сжалось такой болью, что поломанные ребра рядом с этим могли показаться неловкой лаской.

На камне посредине площадки, в беспорядке, но старательно уложенные в кучку, лежали четыре баклаги, немного припасов и две легкие сабли, скрещенные так, как она всегда вешала на стену тальхеры.

Ох, братец.

Она села под скалой, не в силах удержаться на ногах.

* * *

Метла. Пепел. Работа.

И наклонить голову, пониже, чтобы никто не заметил танцующую на губах улыбку, чтобы не уловил блеска в глазах. А особенно – он. Мужчина в маске, который впервые издал хоть какой-то звук, пусть даже хрип, вырвавшийся из его горла, похожий на кашель утопленника, непросто было воспринимать как веселый. Когда охранник черноволосой попал в пустыню, воин в алом вскочил на ноги и стиснул бронированным кулаком запястье мальчика.

– Обман! Измена!

Китчи-от-Улыбки потянулась на своем сиденье, словно кошка, провоцирующая пса на атаку.

– Правда? И кто же обманывает и изменяет?

– Она! Она! Она! – Казалось, что пальцы мужчины потеряли способность передавать хоть какое-то другое сообщение.

По лицу мальчишки стали пробегать спазмы боли.

– Но она здесь. Туда отправился лишь ее слуга.

На пару ударов сердца мужчина замер. Грудь его приподнялась в глубоком вздохе.

– Только смертные могут вмешиваться. – Голос мальчика стих, а лицо разгладилось. – Причем – только родственники по крови.

– Естественно. – Пестрая ветреница склонила голову в пародии согласия. – А там ты как раз видишь брата и сестру. А еще ты имел возможность узреть результат того, что я бы назвала демонстрацией искусства иссарского убийцы. Кстати, если хочешь меня спросить, то я рада, что Владыка Огня не показал нам его в процессе работы. Такое насилие могло бы подействовать мне на нервы.

Огонь в середине зала замигал и приугас, картины в нем исчезли.

– Ну, – служанка Владычицы Судьбы с вызовом огляделась вокруг, – на сегодня хватит представлений.

* * *

Деану приветствовал легкий, полный недоверия шепот. Молодой князь выстреливал слова со скоростью песчинок, бьющих в шатер во время песчаной бури. Оменар встал: осторожно, выставив перед собой руки, подошел к ней. Она не позволила себя обнять, вместо этого ткнула ему в руку баклагу:

– Я встретила двух…

Ложь, сложенная по пути в укрытие, теперь казалась ей плоской и банальной. Я встретила двух, мы сражались, я убила, несу воду и пищу, которую они имели при себе. Но все лучше, чем: «Я повстречала своего умершего брата, которого у меня никогда не было, и он избавил меня от уз, поубивал всех бандитов и исчез».

О некоторых вещах не разговаривают с чужаками. Даже с теми, кто сделался твоими лаагвара, даже с теми, с кем ты…

Она уклонилась от прикосновения слепца, уселась в углу и смотрела, как переводчик осторожно откупоривает баклагу и подает ее мальчику. Ну да, господин и слуга. Боль в груди росла, наверное, у нее что-то посерьезней, чем сломанные ребра, потому что она чувствовала головокружение и тошноту. При одной мысли о подтухшей воде ее желудок подкатывал к горлу.

Она взглянула на свои ладони. Они тряслись, каждая в своем ритме, словно принадлежа двум разным людям. Вдруг они сделались полупрозрачными, а ее охватило чувство полета, удивительно легкого, чудесной свободы.

Она провалилась во тьму.

* * *

Ее поили и кормили. Она помнила. Пропитанная вкусом козьей шкуры влага на губах, размоченные в кашицу сухари, расползающиеся по языку. Она быстро их проглатывала, и только потому, что чья-то рука зажимала ей рот и не позволяла выплюнуть. Кто-то ее раздел, она этого не хотела, но слабые протесты исчезли в треске разрываемых на бинты шелковых одежд – и те охватывали ее ребра стальным коконом.

Она пыталась сопротивляться, потому что теперь не могла свободно дышать. А свободное дыхание важно, без него невозможно достичь боевого транса. Боевой транс важен, потому что без него она не победит… не осилит…

Она сбегала от этих мыслей в теплые объятия новой любовницы. Тьмы.