Память всех слов

Она помнила одну ночь, полную взволнованных голосов, когда молодой князь ворчал на своего слугу, подчеркивая слова дикой, хотя и бессмысленной экспрессией танцующих рук и гневных выражений лица. Переводчик все равно этого не видел. Зато отвечал спокойно, тихо, решительно. Наконец указал в сторону выхода из пещеры, странно улыбаясь.

Мальчик выбросил вверх обе руки в странном жесте раздражения.

Она снова уснула.

* * *

Огонь танцевал у входа в их укрытие. Теплый желтый свет сражался в танце с тенями – в том танце, что был у начал истории, а закончится, когда угаснет последняя искра. Кто-то разжег костер. Кто-то бросал в него новые ветки из высохших пустынных кустов, так, что пламя выстреливало высоко, в рост взрослого мужчины.

Кто-то кричал.

Издалека.

Глава 13

Оум. Древний Оратай, Первое Копье, Мудрейшее Семя. Как и всякий племенной божок, этот тоже носил множество прозвищ, некоторые – довольно идиотские. Его храм, если он вообще таковой имел, находился якобы в долине Дхавии, укрытой среди вечно затянутых туманом вершин холмов Онлоат, что занимали немалую часть западной стороны острова.

Это оттуда Черные Ведьмы рассылали по острову призывы к камелуури, объявляли начало и конец важнейших праздников, это туда отправлялись вожди племен и кланов – за советом, когда взаимные ссоры и вендетты грозили выйти за рамки обычной, контролируемой резни. Сеехийцы поступали согласно своим обычаям и собственным законам, но вместе их спаяла воля, скрытая в полумистической долине, охраняемой отрядом сильнейших племенных ведьм.

По крайней мере так говорили.

Альтсин довольно неплохо знал историю религий, господствующих на континенте, поскольку Цетрон посылал его в школу, считая, что образование молодого вора должно быть бóльшим, чем просто умение срезать кошели и проскальзывать в окна. Оум не принадлежал к признаваемому в Меекхане пантеону, но таких божков было немало. Каждое племя за границами Империи имело собственных, а во время завоеваний меекханцы обычно применяли в их отношении два подхода. Первым было признание, что местные боги воинов, огня, очага или семейного счастья – это Реагвир, Агар, Лавейра или Леелиан, а местные просто перевирают их имена, но теперь, к счастью, они охвачены милостью Империи и могут почитать Бессмертных, как надлежит. Меекханский пантеон был широк и глубок, а святые книги позволяли «открывать» позабытых Братьев и Сестер, если только этого требовали интересы Меекхана. Второй способ – когда местное божество было чужим, странным или диким – состоял в том, чтобы провозгласить, будто оно – не что иное, как ложный бог, помет Нежеланных, высланный в мир, чтобы соблазнять и пожирать души людей. Тех, кто не отворачивался от такого, немедленно называли Пометниками и вырезали.

В таких делах Великий Кодекс бывал безжалостным.

Но Оум оставался величиной неизвестной. Божок с далекого острова вне зоны влияния Империи, известный лишь по имени или прозвищам, он оставался одной из загадок Амонерии. Ни один чужак никогда не входил в его часовню, храм, или как там называли его местные, сеехийцы же не говорили о том, что находится в долине. Никто в Камане не знал, как именно они представляют своего бога, какие приносят ему жертвы и какими словами ему молятся. Оум оставался загадкой, а о присутствии его можно было лишь догадываться, как при взгляде на пловца, размахивающего руками, кричащего и исчезающего под водой в фонтане крови, можно догадываться о десятиметровой акуле, скрытой под волнами.

Любой пришелец на острове, оказавшийся в окрестностях долины Дхавии, принимал смерть. Любой жрец, кроме тех, кто принадлежал к слугам Баэльта’Матран, умирал за то, что покидал Каману. А всякий налетчик внезапно понимал, что эти постоянно воюющие кланы поклоняются силе, что заставляет воина гхамлаков собственным щитом и телом прикрывать лучника сивхеров.

Учитывая их взаимную нелюбовь, и нужен был суровый бог, чтобы это сделать.

Что не меняло того, что перед вором теперь стояла проблема.

Казалось, добраться до Аонэль невозможно. Черные Ведьмы покидали долину редко, а просить кого-то из местных, чтобы он доставил весточку, смысла не имело. Воин любого племени предпочел бы всадить ему нож между ребер, чем беспокоить одну из Служанок Оума. Да и что Альтсин мог ей передать? «Привет, это я, помнишь? Я отравил твою мать. Можешь посвятить мне немного времени, потому что у меня есть небольшая проблема? Я одержим кусочком души Реагвира, а потому было бы славно, если бы ты помогла мне?»

Местный бог приказывал убивать жрецов Владыки Битв. Так что бы они сделали, если бы узнали, что на острове пребывает его авендери? Альтсин хотел встретиться с Аонэль и поговорить, а не развязывать войну.

Он раздумывал об этом половину ночи и впервые после приезда в Каману чувствовал отчаяние. Убегая из Понкее-Лаа, он нарушил одно из собственных правил, которое гласило: из всякой ситуации должен оставаться более чем один выход. Приплыв сюда, он поставил все на один бросок кости, а теперь слышал злобное хихиканье Судьбы.