Память земли

— Ну, — энергично говорил Борис Никитич, усаживаясь с Сергеем в машину, звучно хлопая дверцей. — Поехали. Продерем сегодня директора зерносовхоза. Кстати, замечательных лошадей у него посмотришь.

Орлов гордился своей умелостью перед Сергеем, радовался каждому его удивленному и уважительному взгляду… Так солидный мужчина на рыбальстве или у верстака, с рубанком в руках, старается быть приятным полюбившемуся ему десятилетнему мальчишке. Обоим есть что взять. Мужчине — почитание мальчишки, мальчишке — великий опыт старшего друга. Голиков, не замечая сам, начал копировать Бориса Никитича. Уже на другой день совместных поездок он стал произносить неторопливое, идущее из глубины груди «кгм», как это делал Орлов, и так же, как Орлов, надевал на лицо непроницаемое выражение, когда слушал председателей колхозов.

Но что касалось основного, то есть работы, то, к тоске Сергея, оказалось: кроме переселения станиц и продуктозаготовок, существует целая пропасть других, не менее важных вопросов. Сергей наивно думал, что, упорядочив эти вопросы, он примется за волго-донскую стройку, хоть немного столкнется с ее смелым общим проектом и заманчивыми подетальными разработками, с ее новой техникой, известной Сергею лишь по литературе. Он, точно к светлой поляне, продирался к Волго-Дону сквозь цепкие кустарники сельских дел, но кустарники разрастались все гуще и непролазней. Это были вопросы быта, комсомольской работы, культуры, партийная учеба в колхозах, трех совхозах и трех МТС района; прием в члены партии и всяческие персональные дела, которые следовало заранее готовить, а затем разбирать на бюро. Главным же, что трепало нервы непривычного к таким вещам горожанина Голикова, было неблагополучие в степных частях района.

В этих отодвинутых от Дона равнинных массивах прошел летом суховей. Он особенно испепелил возвышенный, открытый рельеф, без остатка выжег хлеба, огороды, бахчи, выпасы. Как говорили люди и как видел своими глазами Голиков, на многих полях была выдута до глины даже сама почва. Зерно, что собрали в наименее пострадавших, то есть береговых, придонских колхозах, осенью вывезли из района в виде госпоставки, а теперь такое же самое зерно (если не то же самое) ввозили обратно в район в качестве семенной ссуды. Сергей не мог уразуметь этих встречных перевозок, хоть Орлов и втолковывал ему всю сложность и обязательность централизованного планирования. Степные погорелые колхозы, наряду с переселяемыми станицами, были в центре деятельности Орлова и Голикова.

3

В то утро, когда Тимур Щепетков отправился из своего дома в Кореновском на стройку коммунизма, Орлов и Голиков поехали в отдаленный, особенно выгоревший колхоз «Маяк». В степи было промозгло, резко ветрено. Гнилая ростепель, наступившая в канун Нового года, все держалась, и Орлов с Голиковым, чтобы не засесть в грязи, ехали трофейным райкомовским вездеходом, с включенным передним мостом. Сергей, как всегда, уступил Орлову переднее место в машине, но, завидя какой-нибудь хутор, тянулся через плечо Бориса Никитича и, протирая перчаткой запотевшее стекло, смотрел вперед. На крышах хат была надобрана солома. Свеже-желтые ее выгрызы четко отделялись от коричневой верхней корки. Сергей уже знал: солому брали на корм коровам. Снимали по-хозяйски, начиная не с жилой части хат, а со стороны навесов.

Навстречу вездеходу попадались брички, идущие на станцию за посевным зерном. Возчики лежали на дне бричек, подняв воротники, хоронясь от напористого ветра и дождевых дробин; гривы лошадей трепало. Местами, на околицах хуторов, работали люди — возили на поля навоз-сыпец и «химию» или занимались строительством. Летом рабочих рук не хватало, и сейчас, несмотря на распутицу, закладывались хозяйственные постройки. На въезде в «Маяк» Орлов остановил машину возле группы женщин, вылез с Сергеем из кузова. Колхозницы рыли котлован для овощехранилища, долбили землю лопатами и ломами. Сверху почва оттаяла и чавкала под железом, а там, где котлован уже углубился, промерзшая в декабре земля была вязкопластмассовой, не поддавалась ни лопатам, ни клевкам лома. Ветер однотонно хлопал плащами, облепливал юбками колени женщин. На веселый вопрос Орлова, как дела, люди промолчали.

Сергей не раз уже замечал, что сейчас, в дни строительства, когда даже сам воздух только и гремел что о великом счастье преобразуемого Дона, колхозники выжженных в засуху хуторов реагировали на это раздраженно, даже с враждебностью. Орлов окликнул какую-то рослую старуху, громко повторил:

— Ну так как же, мамаша, живете?

— По-жукову, — ответила бабка. — Как жуки, цельный день в г… Ты лучше скажи, чем годувать коров? Они достижений не кушают. Или, может, бетоном их кормить? Кубометрами стахановскими!..

Сергей спасовал перед ястребиными глазами старухи, перед ее белыми космами, прижатыми ветром к лицу; но Орлов подошел к ней, спросил в упор:

— Вредите, тетенька?