Памятники позднего античного ораторского и эпистолярного искусства II — V века

15. Земля сама приносила мне свои дары, да еще в каком изобилии! Море в избытке дарило рыб. Для меня охотились птицеловы и звероловы, повара и стольники прилагали ко всему свое искусство, а моим делом было лишь извещать об этом моего покровителя, и если на рынке появится какая-нибудь очень уж привлекательная снедь, указать на это кухарям и поварам, потом пойти испробовать разные вина, присматривать за поварами, лучших из них похваливать, напоминать им, чтобы они занимались своим делом усерднее, расхваливать кушанья, хозяину во всем угождать, с поварами дружить, виночерпиям улыбаться и за всеми, кто меня кормит, ухаживать.

16. Чуть светало, я уже спешил к моему покровителю, чтобы сообщить ему о предстоящих удовольствиях. Потом, пока он был занят кое-какими своими делами на площади, мое дело было позаботиться о завтраке, чтобы его приготовили как можно лучше; я извещал хозяина о часе завтрака и уговаривал его поторопиться, а уж потом я набивал себе живот, каждым кушаньем наедаясь всласть и похваливая все, накладывая себе второго блюда еще больше, чем первого; так дотягивал я время до вечера, распоряжаясь всеми остающимися излишками по своему усмотрению. Сон после этого был очень уж сладок и даже во сне я видел пиршества.

17. Приходило время побывать в бане: я бежал туда, возвращался, вымывшись на славу, и снова спешил к великолепнейшей трапезе, опять всем восторгаясь и все расхваливая, и жалея только, что нет у меня двойного или тройного желудка; ведь все это было на даровщину, а наедался я до того, что чуть не лопался. И опять наступал вечер и беззаботный сон; не надо было ни за что платить, ничего покупать, а с утра до ночи другой, а не я, заботился о том, как бы повкусней позавтракать, пожирней пообедать; бедности я не боялся, в богатстве не нуждался.

18. Все времена года услаждали меня. Слаще всего была весна — ведь тогда можно было устраивать попойки среди расцветших роз; но и лето приносило много всяких радостей: дни становились длиннее и можно было проводить больше времени за завтраком и за обедом; поздней осенью спадала жара, пища быстрей переваривалась и поглощалась в большем количестве; приходила зима и еще сильней тянуло к еде; наступал полный отдых от всяких дел и трудов, и мы спокойно проводили время дома. Однако только было грустно — очень уж длинны зимние ночи; зато удавалось устраивать завтрак очень рано, не боясь порицаний, а выпивку затягивать до позднего вечера, так как и без того хватало времени, чтобы выспаться всласть.

19. Но есть правдивая поговорка, что зависть всегда готова нарушить благоденствие и что божество, мстя за излишнее благополучие, охотно подвергает судьбу человека крутым переменам, и говорю я это не из наблюдений над жизнью других людей, а размышляя о своих собственных делах.

20. Мой покровитель, который был для меня всем и стоял выше всех, он, показавший мне все прелести жизни, богатый, щедрый, наслаждавшийся своим достатком не меньше, чем я, он, владеющий всем своим наследственным имуществом, — даже уж и не знаю, что еще можно о нем сказать! — он теперь меня покинул и живет только для себя. Притом только кажется, что он живет и существует, на самом деле его уже нет в живых. Его уже не привлекает и гимнасий: "Так он погиб?" — может быть, спросит кто-нибудь; "Пожалуй, что так", — можно ответить. Впрочем, нет, о боги! Он не в бане, не на попойке, не на пирушке, он, можно сказать, уже не среди живых. Он ходит нагим, без всякой одежды, хотя он по-прежнему богат; он заразился самой тяжкой болезнью.

21. И мнится мне, он даже не сознает своей беды, но охотно предается во власть своей болезни или безумия — не знаю, как назвать то, что с ним случилось. Ему кажется, что он счастлив, да, он так думает, а живется ему ужаснее, чем если бы он сам себя проклял; богатство он ненавидит, от роскоши отворачивается, свое прежнее благоденствие называет несчастьем, в свои нынешние бедствия влюблен; кудри его грязны, кожа пожелтела, взгляд уныл, тело неопрятно, он ходит, бедный, в одном плаще под открытым небом, отказался даже от подстилки на земле; зной он терпит, в стужу раздевается догола, морит себя голодом, хотя мог бы и хлеба наесться досыта и воды выпить вдоволь; едва вздремнет, а потом почти всю ночь не спит, предаваясь унынию.

22. Как же он дошел до этого? Вот как: встречаются у нас какие-то странные люди; и другим они на погибель, да и у них самих судьба злая; нет у них иного дела, как только карать самих себя, словно преступников, терзать себя бессоницей, голодом и трудами; я имею в виду этих изможденных, босых, полуголых людей, которых любой при встрече проклинает.