Памятники поздней античной поэзии и прозы II-V века

14. Когда я был освобожден от пытки и судьи разошлись, вокруг меня собралась шумная толпа: одни меня жалели, другие богов призывали, третьи меня расспрашивали. Бывший там Сострат всматривается в меня и вдруг узнает. Ведь, как я сказал в начале своего повествования, он некогда был в Тире на Геракловых празднествах и провел там много времени задолго до нашего побега. Поэтому он сразу узнал мой облик, — благодаря сновидению, он естественно надеялся, что найдет нас. Он подошел ко мне:

— Да это Клитофонт! Но где же Левкиппа?

Я, узнав его, упал на землю. Присутствующие рассказали ему, в чем я себя обвинял. Испустив вопль и ударяя себя по голове, Сострат стал топтать меня и чуть не выбил мне глаза. А я не пытался противиться и подставлял свое лицо оскорблениям. Но Клиний, подойдя, воспрепятствовал ему и стал его утешать, говоря:

— Что ты делаешь, зачем понапрасну рассвирепел против юноши, который больше тебя любит Левкиппу: ведь он шел на смерть, так как думал, что она умерла.

И многое другое говорил Клиний, утешая Сострата. А тот стонал, взывая к Артемиде:

— Для того ли, владычица, привела ты меня сюда! Вот к чему твоих слов вещание! А я-то поверил твоим видениям и надеялся у тебя найти свою дочь! Прекрасный же дар ты мне послала. Я нашел убийцу моей дочери у тебя!

Клиний, услышав о посланном Артемидою сновидении, обрадовался и говорит:

— Мужайся, отец! Артемида не лжет. Жива твоя Левкиппа, верь моему вещему слову. Разве ты не видишь, что Артемида спасла Клитофонта, когда он почти уже висел на дыбе?

15. В это время бегущий изо всех сил храмовой служитель приближается к жрецу и говорит во всеуслышание:

— Какая-то дева, чужестранка, укрылась в храме Артемиды.

Я окрылился надеждой, услышав это, поднимаю глаза и начинаю возвращаться к жизни. Клиний воскликнул, обращаясь к Сострату:

— Верным было мое вещее слово, отец!

Вместе с тем он спросил вестника:

— Красива ли эта девушка?

— Другой такой, — ответил тот, — я не видывал: она уступает лишь одной Артемиде.

При этих словах я вскакиваю и восклицаю:

— Это ты говоришь о Левкиппе!

— Ну да, — ответил он, — она сказала, что ее так зовут, что ее родина Византия, а отец — Сострат.

Клиний всплеснул руками, издавая радостные восклицания, Сострат от радости лишился чувств. А я, несмотря на оковы, вскочил и, словно брошенная стрела, полетел к святилищу. Стража гналась за мною, думая, что я от нее убегаю, и кричала всем встречным, чтобы меня хватали. Но ноги мои были в тот миг окрыленными. Едва удалось задержать мой неистовый бег. Подбежала стража, пытаясь меня бить, но теперь я уже храбро оборонялся. Все же они поволокли меня в темницу.

16. В это время подошли Клиний с Состратом. Клиний закричал:

— Куда вы ведете этого человека? Он не совершил того убийства, за которое осужден.

Сострат со своей стороны подтвердил это и указал, что он отец той, которая будто бы убита. Присутствующие, узнав в чем дело, возблагодарили Артемиду, окружили меня и не позволяли вести в темницу. Стража же говорила, что она не в праве отпустить человека, осужденного на смертную казнь, пока, наконец, по просьбе Сострата, жрец не поручился за меня и за то, что он доставит меня властям, когда это потребуется. Таким-то образом я освободился от оков и как можно поспешнее устремился к святилищу. Сострат мчался за мной по пятам — не знаю, была ли его радость подобна моей. Но все же бег человека не так быстр: его опережает полет молвы. Так и тогда молва предупредила нас, известив Левкиппу обо всем: о Сострате и обо мне. Завидев нас, Левкиппа выскочила из храма, обняла отца, но взоры ее были направлены на меня. Я остановился, сдерживая, из уважения к Сострату, мой порыв к Левкиппе, и только все смотрел на нее. Так глаза наши приветствовали радостно друг друга.

КЛАВДИЙ ЭЛИАН

Клавдий Элиан — яркий представитель слияния римской и греческой культуры, столь характерного для эпохи империи. Это был природный римлянин, который писал только по-гречески. Жизнь его относится примерно к 170-230 гг. н. э.: когда Филострат писал свои "Жизнеописания софистов", его уже не было в живых. Краткая заметка Филострата и еще более краткая заметка Свиды, лексикографа IX века, — единственный источник наших сведений об Элиане. Нам известно, что он родился в Пренесте, в 30 километрах от Рима, жил постоянно в Риме, называл себя римлянином и, гордясь древним патриотизмом, никогда не выезжал из Италии. Его учителем был ритор Павсаний Цезарейский, ученик Герода Аттика, его образцами — Никострат Македонский, Дион Хрисостом и сам Герод Аттик. Аттическим диалектом он владел в совершенстве: восторженные современники звали его "медоустым". В молодости он выступал как ритор и имел успех, но потом отказался от славы "софиста" и обратился к писательству. Элиан был чужд общественной жизни своего времени; лишь однажды, после убийства Элагабала, он сочинил гневную декламацию против низвергнутого тирана, на что Филострат Лемносский заметил: "Я был бы в восхищении, если бы ты так обвинял его при жизни".