И вот король явился, как было приказано[205]
, и поскольку замок[206] был обнесен тройной стеной, то его приняли внутри второго кольца стен, тогда как вся его свита осталась снаружи; там, сняв королевское одеяние, без знаков королевского достоинства, без всякого великолепия, стоял он, не сходя с места, с босыми ногами, не принимая пищи с утра до вечера, в ожидании приговора римского папы. Так было и на второй и на третий день. Наконец, на четвертый[207] он был к нему допущен, и после долгих переговоров с него было снято церковное отлучение на следующем условии: в назначенный папой день он должен явиться в назначенное место на общее собрание немецких князей и дать ответ на обвинения, которые они ему предъявят. А папа, если сочтет это полезным, как судья примет решение, и он должен будет по его приговору или удержать власть в случае освобождения от обвинений, или безропотно лишиться ее, если обвинения будут доказаны и он по церковному уставу будет объявлен недостойным королевских почестей. Удержит ли он или потеряет корону, он никогда и никому не должен будет мстить за это унижение. Но до того дня, когда дело его будет разобрано законным порядком, он не должен носить никаких королевских украшений, никаких знаков королевского достоинства, ничего не предпринимать, по своему обычному праву, в управлении государством и ничего не решать, что еще должно быть одобрено. Наконец, он не должен пользоваться ни королевским, ни государственным имуществом, разве что сборами с королевских земель, необходимыми для содержания его самого и его людей; а все те, кто давал ему клятву на верность, должны до поры до времени оставаться перед богом и людьми свободными от уз этой клятвы и необремененными обязательством хранить ему верность. Роберта, епископа Бамбергского, Удальрика Косгеймского[208] и других, по совету которых он и себя и государство вверг в беду, он должен навсегда лишить своего доверия. Если же, в случае опровержения обвинений, он останется могущественным и вновь утвердится на троне, то должен он подчиниться римскому епископу, всегда повиноваться ему и помогать, по мере сил своих и в полном единстве с ним, в устранении всех дурных, укоренившихся в его государстве обычаев, противных церковным законам. И последнее: если он нарушит какой-либо из этих пунктов, то освобождение от анафемы, которого он теперь так жаждет, должно будет считаться недействительным, и тогда уже, считаясь уличенным и признавшимся, он никогда больше не должен домогаться аудиенции, чтобы доказывать свою невиновность; и все имперские князья, свободные от всяких клятвенных обязательств ему, без дальнейшего рассмотрения дел смогут единогласно избрать нового короля.Король с радостью принял условия и обещал[209]
под священной клятвой все их соблюсти[210]...... Король, пораженный этим неожиданным предложением, стал колебаться, отговариваться и советоваться со своими приближенными, в стороне от толпы, соображая в смятении, что бы ему предпринять, как бы избежать необходимости столь ужасного испытания чашей[211]
. Когда, наконец, он пришел в себя, то начал ссылаться на отсутствие князей, которые сохраняли ему в беде неизменную преданность и без совета которых, а тем более в отсутствие обвинителей, то испытание, которое он перенесет в доказательство своей невиновности перед немногими свидетелями, будет тщетным и у неверующих людей не будет иметь никакого значения. Поэтому он умолял папу отложить дело до общего собрания князей и всеобщего обсуждения, чтобы там перед собравшимися обвинителями и согласно церковным законам, после изучения как жалобы, так и личностей обвинителей, он мог бы опровергнуть обвинения по условиям, которые имперскими князьями признавались справедливыми. Папа без труда удовлетворил эту просьбу и по окончании божественной службы пригласил короля на трапезу; и после того как этот хорошо подкрепился и был тщательно подготовлен ко всему, что ему нужно было выполнить, он с миром отпустил его к своим, оставшимся далеко за пределами замка. Из благой предосторожности, чтобы король, после восстановленного общения с церковью, вновь не запятнал себя, он послал перед ним Эппо, епископа Цейцского, снять вместо него самого отлучение с тех, кто с отлученным, еще до снятия с него анафемы, не колеблясь, поддерживал отношения.