Памятники средневековой латинской литературы X-XII веков

47. И вот когда миновала суровость холодной зимы и благодатной влажностью весны были порождены из земли цветы и травы, когда свежая зелень полей, покрыв лик земли, улыбнулась небу, король Конрад[493], выйдя со своими из лагеря Норика[494] в полной готовности, чтобы спуститься по Дунаю, прибыл на судах в Регенсбург и в день Вознесения, расположившись лагерем в восточной марке близ города Ардакер[495], ждал здесь своих, которые уже два или три дня прибывали к нему. Оттуда направляясь к крайним пределам своего государства, он расположился на привал, неподалеку от речки Вискаге; отпраздновав там день святой Троицы, он, перейдя почти со всем войском реку Литаге, разбил палатки в Паннонии[496]. Одни спускались по Дунаю, другие шли берегом. За ними следовало такое множество людей, что, казалось, едва хватало реки для плавания и ширины полей для продвижения. Немного позднее к нему присоединился король франков Людовик[497] со своими людьми, ведя за собой наших лотарингцев, вождями и старейшинами которых были епископы Стефан из Меца и Генрих из Туля, графы Регинальд Мунцунский и Гуго Вермандуа, и из Италии шли Амедей Туринский и его брат Вильгельм, маркграф Монтеферрато, дяди короля и многие другие. Но всем известно, какой конец имел этот поход[498] по нашим грехам; я же, имея намерение писать не трагедию, но скорее приятную историю, должен предоставить рассказ об этом другим или опишу в другом месте.

65. Поскольку некоторые из малодушных церковных братьев, досадуя, удивляются и в удивлении досадуют по поводу тех тягот, которые были вынесены в нашем походе, потому что, имея столь замечательное и доброе начало, он получил столь унизительный и дурной исход, мне кажется, нужно ответить им следующим образом.

66. Ничто не может быть названо истинно добрым, кроме одного того, что не из чего-либо другого, но из себя самого имеет начало и что в истинном смысле существует и в истинном смысле называется добрым, согласно этому стиху: «Никто не благ, как только один Бог»[499].

Но все прочее называется благом по нему, не по своей сущности, но по его благости. Что же по естеству называется благим, то это делается или безусловно, или относительно чего-либо; если безусловно — то называется тогда даром природы, как бы пожалованным милостью, согласно стиху: «Всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше»[500].

...По положению логиков[501], метод от родового понятия ведет к анализу, а от видового к синтезу[502]. Если я, таким образом, что-либо называю добрым безусловно, то при этом подразумеваю его сущность, подобное же может быть сказано обо всех его видах; если же я, напротив, что-либо считаю добрым относительно чего-то [условно], то имею в виду более полезность вещи, чем ее сущность. При подобном допущении понятие добра может применяться к бесчисленному множеству вещей. Так, мы называем лошадь хорошей по пригодности ее для езды, одежду — по полезности для одевания, пища хороша по ее пользе для питания. На этом же самом основании что хорошо для одного вида — признается плохим для другого. Например, белена кормит воробья, но убивает человека. Даже одна и та же вещь и для одного и того же вида при рассмотрении ее с разных точек зрения может быть доброй и может быть недоброй. И поэтому мы говорим обыкновенно: тому, кто чувствует лихорадочный жар, хорошо пить воду, а тому, кто, по словам апостола[503], слаб желудком, хорошо пить немного вина. Но отсюда не следует, что если что-либо хорошо относительно того или другого, то это хорошо и по своей сущности. Из того, что у эфиопа белые зубы, не следует, что он весь белый; не все, у кого зубы не черны, не черны и сами. Это же самое можно обнаружить и в Священном писании. Например, когда мы говорим: нехорошо было иудеям или Иуде предать и распять Христа, — хотя это для нас было благом. Как в человеческой философии белые зубы не мешают эфиопу быть черным, так и в Писании зло иудеев не снимает того, что страдания Христа были для всех благом. Отсюда следует, что подобное можно сказать и об упомянутом походе нашем, который, если его и нельзя считать хорошим со стороны расширения границ или материальных удобств, все же послужил добром для спасения многих душ. При этом под добром понимается не сущность дела, но его польза... Хотя мы говорим, что тот святой аббат[504] был вдохновлен духом Божьим для возбуждения нас, но мы за нашу гордыню, за распущенность нравов и пренебрежение спасительными заповедями понесли заслуженный ущерб имуществом и лично, что не противоречит разуму и примерам древних.

Но каким образом этот доблестный муж выразил оправдание [в неудаче похода], любознательный читатель может найти сам в книге «De consideratione», написанной им по этому случаю для папы Евгения[505].

«Действо об Антихристе»