10. Тогда Ирминфрид[90]
послал Иринга[91] со всеми своими сокровищами к Тиадрику смиренно ходатайствовать о мире и сообщить о добровольной сдаче. Иринг пришел к нему и сказал: «Твой прежний родственник[92], а теперь слуга, послал меня к тебе, чтобы ты сжалился, если не над ним, то хоть над своей несчастной сестрой и над своими племянниками, которые находятся в бедственном положении». Когда он, обливаясь слезами, проговорил эти слова, то подкупленные золотом франкские предводители прибавили от себя, что королевскому милосердию не подобает отвергать такую мольбу, что он не должен забывать родственных связей и что полезней оказать покровительство тем, кого он уже одолел и так ослабил, что они никогда против него не восстанут, чем такому необузданному и неуступчивому народу, от которого франкское государство не может ожидать ничего, кроме опасности; сколь тверды и непоколебимы саксы, он может также видеть по бою, который они дали, и потому лучше поддержать турингов, а саксов изгнать из своей страны. Такие речи, хоть и были неприятны Тиадрику, все же изменили направление его мыслей, и он обещал на следующий день принять своего зятя и отказаться от союза с саксами. Услыхав это, Иринг бросился королю в ноги и стал прославлять королевское мягкосердечие, потом послал своему господину желанную весть, чем обрадовал его, и заверил город в безопасности; а сам остался в лагере, чтобы дело не приняло ночью дурного оборота. Между тем из города, которому обещанием мира была возвращена безопасность, вышел какой-то туринг с соколом и стал высматривать добычу на той стороне реки. Но лишь только он пустил птицу, один из саксов тотчас поймал ее на другом берегу. И как он ни упрашивал вернуть ее, сакс отвечал отказом. Тогда туринг сказал: «Отдай ее мне, и я выдам тайну, которая будет полезна тебе и твоим товарищам». Сакс ответил: «Говори — и получишь, что просишь». «Короли, — молвил тот, — заключили между собой мир и договорились, что, если застанут вас завтра в лагере, захватят в плен, а в случае сопротивления — перебьют вас». «Шутишь ты или говоришь всерьез?» — спросил сакс. «Второй час завтрашнего дня, — ответил, тот, — покажет, что вам следовало действовать без шуток. Поэтому позаботьтесь о себе и ищите спасения в бегстве». Сакс тут же выпустил сокола и передал товарищам что услышал. Те, глубоко потрясенные этой вестью, в первый момент не знали даже, как им вести себя при данном положении дел.11. Но был тогда в лагере саксов убеленный сединами воин, по имени Гатагат[93]
, старец уже, но и в старости все еще полный силы, которого называли «отцом отцов» в награду за его доблестные подвиги. Он схватил боевое знамя, которое у них почиталось святыней, с изображением льва, дракона и парящего над ними орла — что означало величие храбрости, мудрости и подобных добродетелей, — и сказал, всей своей позой выражая непреклонность духа: «До сих пор я жил среди храбрых саксов и дожил почти до глубокой старости, но никогда я не видел, чтобы саксы бежали; неужели же теперь доведется мне делать то, чему я никогда не учился? Я умею сражаться, но не могу и не хочу бежать; и если судьба не позволит мне жить долее[94], пусть по крайней мере суждено мне будет то, что для меня всего дороже, — пасть с друзьями. Распростертые вокруг нас тела друзей, которые предпочли лучше отдать жизнь, чем быть побежденными, испустить непоколебимый дух, чем отступить перед врагом, служат мне примером отеческой доблести. Но к чему столько слов на увещания презирать смерть? Мы пойдем на беспечных людей, на убийство — не на битву. Ведь они не подозревают никакой беды, полагаясь на обещанный мир и на наши тяжелые потери; да и утомленные нынешним боем, они не позаботятся о сторожевых постах и об обычной охране. Набросимся же на ничего не подозревающих, погруженных в сон людей — это не составит труда. Следуйте за мной, как за вождем, и даю вам голову на отсечение, все выйдет так, как я сказал».Воодушевленные его прекрасными словами, они использовали остаток дня на восстановление своих сил. Потом, в первую ночную стражу, когда обычно тяжелый сон охватывает людей, они взялись по данному знаку за оружие, устремились под предводительством вождя к стенам и, не обнаружив ни постов, ни охраны, с устрашающим боевым криком ворвались в город. Встревоженные этим враги искали спасения — одни бежали, другие блуждали, подобно пьяным, по улицам и укреплениям города, третьи, принимая саксов за своих сограждан, попадались им в руки. Они же всех взрослых смерти предавали, а малолетних в добычу сберегали. Это была ночь, полная криков, убийств и грабежей, и не было в целом городе ни одного спокойного места, пока румяная утренняя заря не занялась и бескровной победы не осветила[95]
. Но поскольку венцом победы считался плен короля, т. е. Ирминфрида, то стали искать его всюду, пока не выяснилось, что он с супругой, сыновьями и немногочисленной свитой бежал.