Памятники византийской литературы IV-IX веков

Да и в состязаниях атлетов и даже музыкантов соревнуются именно в тех вещах, за которые дается награда, и ни один участник борьбы или панкратия не станет учиться играть на кифаре или на флейте. По крайней мере Полидем[58] поступал не так: перед олимпийскими состязаниями, чтобы укрепить свои силы, он останавливал на бегу колесницы. И Милон[59] не покидал намазанного маслом щита, а когда его стаскивали, он сопротивлялся не меньше припаянных свинцом статуй. И вообще упражнения у них были подготовкой к победам. Но если бы они оставили посыпанный песком стадий и физические упражнения и занялись бы искусством Марсия или Олимпа из Фригии[60], разве они получили бы награду и славу вместо того, чтобы убежать, пока над ними не посмеялись? Да и Тимофей[61] не занимался гимнастическими упражнениями в ущерб мелодичному пению. В ином случае он не достиг бы таких вершин искусства, чтобы резкими и напряженными созвучиями возбуждать гнев, а затем смягчать его созвучиями нежными. Рассказывают, что однажды Тимофей, воспроизводя перед Александром фригийский напев, заставил царя в разгаре ужина схватиться за оружие, а потом смягчил звуки и сделал так, что Александр снова вернулся к пирующим. Вот как упражнение укрепляет силы для достижения цели в музыке и гимнастике. Но так как я упомянул о наградах и о тех, кто к ним стремится, я прибавлю и вот что: эти люди во многих случаях переносят бесчисленные трудности, всеми возможными способами развивая свои силы, проливают много пота в трудных телесных упражнениях, принимают в училище много побоев, избирая при этом не самый приятный образ жизни, а такой, который им предписывают наставники. Одним словом, во всем они ведут себя так, чтобы жизнь их была как бы подготовкой к подвигу. И после этого они вступают на предназначенное им поприще уже готовыми перенести все труды и опасности и получить венок из оливы, лавра или еще из чего-нибудь подобного, когда их имена заслуженно будут объявлены глашатаем.

Так неужели нам, которых за здешнюю жизнь ожидают столь удивительные и великие награды, которые нельзя описать, нам, если мы будем беспечны и как бы глухи на оба уха в нашей жизни, — останется только протянуть левую руку и схватить эти дары? В этом случае праздная жизнь ценилась бы высоко и все восхищались бы Сарданапалом[62] как самым счастливым или также Маргитом[63], о котором Гомер сказал (если только это стихи Гомера), что он был ни пахарь, ни земледелец и вообще не был к чему-либо способен в жизни. Но не больше ли правды в изречении Питтака, который сказал, что «трудно быть добродетельным»?[64] Ведь и в самом деле, даже перенеся много трудов, вряд ли мы удостоимся тех благ, которым, как я уже сказал, нет подобных между благами человеческими. И все же нам не следует лениться и великие надежды променивать на краткий покой, если мы не хотим слышать упреков и терпеть наказания — не здесь от людей, хотя это также имеет значение для человека умного, а в других судилищах, где бы они ни были, — под землей или где-нибудь в другом месте. Невольно погрешившему против долга, возможно, и будет некоторое помилование от бога. Но тому, кто избирает худое сознательно, нет прощения, и он потерпит жестокое наказание.

9. Так что же нам делать? — спросит пожалуй кто-нибудь. Неужели что-то иное, чем, оставив все заботы, только о душе и помышлять? Именно так. Телу служить не следует, разве только в случае крайней необходимости. А душе надо нести все лучшее: пусть философия как бы освобождает ее из темницы от общения с телесными страстями, а вместе с тем и тело делает более неуязвимым для страстей. И желудку надо доставлять лишь необходимое, но не слишком приятное, как поступают те, кто в поисках особых кулинаров и поваров обшаривают землю и море, будто собирают дань жестокому господину, жалкие жертвы своего рвения, страдающие не меньше осужденных на мучения в аду. Поистине люди эти рассекают огонь, носят решетом воду, наполняют дырявую бочку и не видят конца своим трудам!

А заботиться сверх меры об одеждах и прическах, как говорил Диоген, свойственно людям несчастным или несправедливым[65]. Так что щегольство и славу щеголя, я уверен, следует отнести к делам позорным, таким же, как разнузданная жизнь или покушение на чужое брачное ложе.

Ведь какая разница для здравомыслящего человека — надеть ли актерский костюм или одежду простолюдина, если она достаточно защищает от холода и жары? Так же и остальное не следует запасать сверх нужды, т. е. надо заботиться о теле не больше, чем это требуется для блага души. Для того, кто действительно достоин называться человеком, не менее позорно быть франтом и любить свое тело, чем предаваться любой низменной страсти. Ведь прилагать все старания к тому, чтобы выглядеть как можно наряднее, свойственно человеку, себя не познавшему и не понимающего мудрого правила, что не внешность — главное в человеке, а нужна некая высшая мудрость, при помощи которой каждый из нас распознает, что такое есть он на самом деле.