Силы мои уже иссякли под ударами того, что называется игрою случая, все время расстраивавшего нашу встречу, как вдруг пришло письмо, чудесное утешение и поддержка. В голове моей уже носилась мысль, не поверить ли ходячему мнению, будто некий рок и судьба вершат нашими делами, большими и малыми, сами же мы, люди, не властны ни в чем. А не это, так случай какой-то всю жизнь преследует человека. Ты не осудишь меня за эти домыслы, когда узнаешь, что к ним привело. Мимо города на Геллеспонте[81]
я промчался быстрее, чем Одиссей мимо поющих сирен. Азия привела меня в восторг, и я спешил к столице всех ее красот[82]. И вот я достиг родины, но тебя, той жемчужины, которую я разыскивал, там не оказалось. Дальнейшему путешествию стали чиниться всякого рода помехи. То я чуть было не разболелся и отстал от тебя, то я не мог следовать за тобой на восток. Наконец, преодолев тысячи и тысячи трудностей, я добрался до Сирии, но так и не повидал философа, который успел уже отбыть в Египет. Снова пришлось шагать в Египет по длинной и утомительной дороге. Но и на этот раз старания пропали даром. Так не везло моей любви, что нужно было либо идти в Персию и продвигаться вслед за тобой в глубь варварской страны до самых крайних ее пределов (ведь даже туда доходил ты в каком-то демонском упорстве), либо осесть здесь в самой Александрии, что я и сделал. Думаю, что если бы я не изнемог, как скотина, которая бежит за протянутой веткой, ты бы дошел до Нисы в Индии, а если еще дальше есть обитаемые места, то и туда забрел бы ты. Что еще могу сказать? Теперь, когда ты, наконец, дома, нам мешали встретиться мои тяжкие недуги. Если я не почувствую себя лучше, то даже зимой не удастся нам побеседовать. Разве это не проделки судьбы, по твоим собственным словам? Не действия ли это рока? Не близко ли это к мифам поэтов о Тантале?[83] Но как я говорил, от твоего письма мне стало легче, и я перестал рассуждать так. Богу, когда посылает блага, надо воздавать благодарность, и нельзя печалиться, когда решает по своему усмотрению, так что если и нам с тобой даст увидеться, сочтем это за самое лучшее и приятное, если заставит ждать — кротко стерпим наказанье. Он-то ведь лучше устраивает все наши дела, чем мы сами могли бы это придумать.Когда я взял в руки твое письмо, то пережил такое, о чем стоит послушать. Меня охватил почтительный страх, как перед каким-то государственным документом; растапливая воск, я с опаской смотрел на письмо, как ни в чем неповинный спартанец на лаконскую скиталу[84]
. Когда же, распечатав, я прочел все по порядку, то не мог сдержать смеха и от радости, что нет никаких перемен, и от пришедшего в голову сравнения с Демосфеном, который, когда выставлял малый хор танцоров и флейтистов, называл себя просто хорегом, а не Демосфеном. Ты же остаешься самим собой и во время хорегии, и без нее. Твой хор — это десятки тысяч солдат; такого множества людей даже он не брал на свое попечение. Ты нам пишешь не по форме, а обычным путем и словесного искусства не забрасываешь, но по слову Платона, в буре и вихре дел ты, как бы укрывшись под крепкой стеной, охраняешь душу от шума. Да и других бережешь, сколько можешь. Вот они, твои дела, великие и удивляющие очевидцев, но совсем не удивительные в общем строе твоей жизни. Послушай теперь, какие невероятные вещи нас постигли.У меня умер служитель, и вот какой-то нахал, житель наших Анисс, не заявлявший ни о каких своих делах с покойным, ни разу ко мне не приходивший, не предъявлявший никаких требований, не заявлявший о желании что-либо получить с нашего согласия и не грозивший применить в противном случае силу, вторгся в наш дом, избил карауливших женщин, выломал двери, все вытащил и часть забрал сам, часть дал расхватать кому попало. Чтобы не иссякли наши последние силы, чтобы первый встречный не издевался над нами, приди на помощь и примись за наше дело так же ревностно, как ты уже брался. Только тогда мы чувствовали себя в безопасности, когда ты взял нас под свою защиту. С нас довольно, если пагарх[85]
его арестует и ненадолго заключит в тюрьму. Дело в том, что мы не только возмущены случившимся, но хотим оградить себя и на будущее.