К чему я клоню? А вот какое рассуждение о нашей природе довелось мне слышать от одного мудреца: человек есть некий микрокосм[132]
, заключающий в себе все, что можно найти в макрокосме. Между тем, порядок мироздания есть некая музыкальная гармония[133], в великом многообразии своих проявлений подчиненная некоторому строю и ритму, приведенная в согласие сама с собой, себе самой созвучная и никогда не выходящая из этой созвучности, нимало не нарушаемой многообразными различиями между отдельными частями мироздания. Ведь когда музыкант трогает струны плектром, он извлекает мелодию именно из разнообразия звуков, и притом, если бы все струны издавали один и тот же звук, мелодия вообще не могла бы родиться. Совершенно таким же образом пестрое смешение вещей в мировом целом, повинуясь некоему стройному и ненарушимому ладу и само с собой согласуясь через соподчинение частей, творит вселенскую мелодию. Эта мелодия внятна для ума, ничем не развлекаемого, но поднявшегося над чувственными ощущениями и слушающего напев небес. (Как мне представляется, таким слушателем был и великий Давид, когда он, наблюдая разумную стройность движения небес, расслышал, как эти небеса повествуют о славе бога, своего устроителя.) Поистине из мирового созвучия рождается гимн непостижимой и неизреченной славе божьей: этот гимн — согласованность мироздания с самим собой, слагающаяся из противоположностей.Действительно покой и движение являются противоположностями, а между тем они смешаны в природе сущего. Более того, в самых началах покоя и движения можно видеть непостижимое слияние противоположностей, так что в движении проглядывает покой, а в неподвижности — безостановочное движение. Так, все небесные тела непрестанно движутся, или вращаясь вместе со сферой неподвижных звезд, или увлекаясь движениями планет в противоположном направлении; однако их равномерное, строго последовательное движение пребывает постоянным и неизменным… Итак, сочетание движения и покоя, осуществляющее себя в стройной и нерушимой упорядоченности, есть некая музыкальная гармония, из которой рождается многосложное и непостижимое славословие той Силе, которая все эго поддерживает. Расслышавши, как мне представляется, это славословие, Давид сказал в одном из псалмов[134]
, что бога хвалят «силы небесные», и сияние звезд, и солнце, и луна, и небеса небес, и воды.Иоанн Златоуст
(около 344–354 г. — 407 г.)
В творчестве младшего современника каппадокийцев, антиохийского проповедника и константинопольского архиепископа Иоанна, усвоение традиций античной культуры христианской церковью достигло полной и классическом завершенности. Им был выработан стиль проповеднической прозы, вобравший в себя несметное богатство выразительных приемов риторики и доведенный виртуозностью отделки до потрясающей экспрессивности. В отличие от теоретика Василия и его кружка Иоанн был прежде всего моралистом и свою писательскую деятельность посвятил в первую очередь вопросам практической этики человеческого поведения, придав своей словесной ткани ту силу эмоциональной взволнованности, которая поставила его вровень с величайшими ораторами древности, а для всего средневековья, восточного и западного, сделала на века непререкаемой нормой и образцом красноречия. Ему по преимуществу присвоен был потомками эпитет Златоустого (этот эпитет прилагается к нему в литературе начиная с VI в.).
На литературное поприще как писатель и проповедник Иоанн вступил в 80-е годы IV в., будучи сначала диаконом (с 381 г.), а затем священником (с 386 г.). Уроженец Антиохии, принадлежавший к знатному роду, он прошел курс обучения в риторской школе Либания, где приобрел блестящие навыки софистической техники слова, поэтому неудивительно, что в его ранних сочинениях явно ощущается влияние античных жанров и учений языческих моралистов. Он использует такие традиционные литературные формы, как увещание («К Феодору после его падения», «К противникам монашеской жизни»), параллельное жизнеописание («Сравнение монаха и царя»), диалог (шесть книг «О священстве») и вводит в них речи, написанные в манере Исократа, — с длинными периодами, хитроумными нагромождениями слов, клаузул и всякого рода украшений. Проповеди этого периода в основном — похвальные речи (панегирики) святым и мученикам.
Переломным моментом в творчестве Иоанна, возвысившим его талант до огромной силы выразительности, явились события 387 г., когда в ответ на императорский указ о повышении налогов в Антиохии вспыхнул мятеж и толпа низвергла и протащила по улицам статуи императорской семьи, за что населению грозила страшная кара. В ожидании ее шумный город окутался мертвой тишиной, и всякий, кто только мог, спешил его покинуть.