В Константинополе ораторская манера Иоанна становится более патетичной, страсть берет верх над рассудком, строгость аттикизма сменяется пышностью азианизма, образы и сравнения приобретают гомеровскую яркость. Так же, как в Антиохии, проповедь его злободневна. В 399 г. Константинополь делается свидетелем падения могущественного временщика, самого влиятельного вельможи в государстве, евнуха Евтропия. Спасая жизнь, Евтропий из царских покоев бежал в Софийский храм (399 г.), в место неприкосновенного убежища. И здесь, пред лицом низвергнутого вельможи, вчерашнего недруга, Иоанн произносит свою самую знаменитую речь, начинающуюся словами: «Суета сует и все суета». Вся речь сводится к волнующей парафразе этих слов. Она выдержана в традиционном тоне трэна (плача) или монодии с характерным для него прерывающимся ритмом, обрывистыми фразами, ассонансами, анафорами, вопросами, восклицаниями, яркими образами. Идейное содержание выступлений Иоанна остается неизменным — все то же обличение богатства, все тот же призыв к милосердию. Евтропий был устранен от власти по требованию главного командира готского войска Гайны, стоявшего тогда во Фригии. На следующий год под угрозой взятия Константинополя тот же Тайна добился выдачи ему трех константинопольских вельмож, своих личных врагов — Аврелиана, Иоанна, Сатурнина. Патриарх Иоанн сопровождал их в ставку Гайны и после отправления их в ссылку выступил с речью, не уступающей по своей силе той, которая была сказана в присутствии Евтропия.
Обличительные проповеди и попытки изменить быт церковного клира вызвали вражду к Иоанну со стороны как императорского двора, так и значительной части духовенства. Был созван специальный собор епископов, низложивший константинопольского патриарха. Императорским указом Иоанн отправлен был в ссылку в один из самых отдаленных уголков империи, в местечко Кукуз (Армения). Путешествие туда длилось несколько месяцев (404 г.). В этот период скитаний Иоанн завязывает обширную переписку с константинопольскими друзьями, часть из которых подверглась за него преследованию. Он подробно описывает им свои дорожные приключения и самочувствие на новом месте. В этих длинных посланиях, утешительных и наставительных, снова оживают характерные для его речей красочные образы бурного моря как символа житейских тревог, образы несокрушимых скал как символ непоколебимой стойкости и беззаветной верности своим убеждениям. В 407 г. Иоанна ссылают еще дальше, в крепость Питиунт (Пицунду), на пути к которой он умирает около местечка Команы.
О том, насколько прочно укрепилась за Иоанном слава классика византийского красноречия, недвусмысленно говорит количество списков его сочинений — их дошло до нас свыше двух тысяч, больше, чем от любого другого греческого писателя той эпохи. Начиная с V в. их усердно переводят на латынь. Появляются переводы на языки сирийский, коптский, армянский. Как вид морально-назидательного чтения проповеди Иоанна сыграли свою особую роль в складывании письменности славянских народов. По образцу его греческих антологий с красивыми названиями вроде «Маргариты» («Жемчужины») на славянской почве возникали свои «Златоусты», «Златоструи», «Измарагды» — сборники годичных циклов поучений. Первый «Златоструй» из 135 слов Иоанна был составлен в X в. болгарским царем Симеоном. Через Болгарию знакомство с проповеднической литературой проникало на Русь, где уже в домонгольский период знали около двухсот вещей Иоанна, а с XII в. усердно читали переводные и оригинальные сборники, где наряду с подлинными произведениями под его именем помещались также и поучения русских проповедников. Лучшей иллюстрацией того, как органически вжилась Златоустовская риторика в культуру древней Руси, служит знаменитая первая челобитная протопопа Аввакума царю Алексею Михайловичу, построенная на напряженном ритме Златоустовских повторов и полная воспоминаний о нем. Аввакум сравнивает Никона с Феофилом — врагом Иоанна Златоуста, себя же отождествляет со Златоустом, повторяя в виде рефрена предсмертные его слова: «О сих всех… благодарим бога».
Гомилия на Евтропия[135]
— евнуха, патриция и консула[136]