Памятное лето Сережки Зотова

Сергей понял, чего недосказал Павел Иванович. Он немного постоял на месте, растерянным взглядом провожая учителя. Он видел, как Павел Иванович, ни разу не оглянувшись, поднялся на крылечко, закрыл за собой сенную дверь. Тогда Сергей повернул от калитки и, сгорбившись, побрел прочь. Последние слова Павла Ивановича больно хлестнули его. Очень обидные слова. Настолько обидные, что других таких, пожалуй, и нет. Ну, а кто виноват, что с ним так разговаривают? Никто. Сам виноват. Давал слово? Давал. И опять обманул, сказал — иду на рыбалку. Кто за язык дернул? Надо было пояснить, что не на рыбалку, а, наоборот, домой. Всю ночь, мол, зря просидел. Павел Иванович и слова бы тогда против не сказал. Моя ночь? Моя. Хочу сплю, хочу рыбачу. А теперь — рассердился. После такого к нему и не подступишься. Бывает же так, что человеку не везет: не успела случиться одна неприятность, как за ней уже другая нагрянула.

В минувшую ночь с Сергеем действительно случилось много неприятного.

Все началось вчера. Вскоре после ухода Павла Ивановича домой вернулась Манефа Семеновна. Она, как всегда в таких случаях, пересчитала деньги, вырученные за картошку, спрятала их в сундук и, встав перед образом, несколько раз истово перекрестилась. По всему этому Сергей понял: картошка продана выгодно и настроение у Манефы Семеновны хорошее. И он не ошибся.

— Сереженька, а чего я тебе принесла!..

Бесцветные губы ее сложились в добрую, чуть хитроватую улыбку. Она достала из узла серый пиджак на шелковой подкладке, подняла его обеими руками за плечи и протянула Сергею.

— Ну-ка прикинь. Это в подарок за хорошее ученье.

— Купили? — обрадовался Сергей.

— Купила. Одним словом, бог послал. Сирота-то — ох, да о сироте бог. Ну-ка, застегнись. Как на тебя сшито! — заключила Манефа Семеновна, оглядев Сергея со всех сторон. — Шерстяной. И почти новенький.

Сергею пиджак тоже понравился. Главное, и не велик, и не тесен. Прямо-таки впору. И сшит на городской манер: чуть приподняты плечи, нашивные карманы — целых четыре, сзади хлястик, а внизу небольшой разрез. Другого такого пиджака в Потоцком, пожалуй, и нет.

— Дорогой? — полюбопытствовал Сергей.

— Да прямо почти дарма достался. Дорогое-то нам с тобой не по карману. Пришел, значит, поезд, ну, все пассажиры на базарчик. У кого деньги есть — покупают, а другой только поглядеть может. Ох, жаль, за сердце берет смотреть на людей: иной, видно, такой голодный, что и не приведи бог. Смотрит на твою картошку — ну, думаешь, кинется. Даже трясется весь. Вот как бывает. Больше все из этих, эвакуированных. Одним словом, дожили. Да только не нам судить. Божья воля. Ну, так вот. Подбегает ко мне парень, как бы твоего возраста. Может, чуть повыше. Уставился на картошку. Потом спросил почем. По рублю, мол. Взял одну, подержал в руке, понюхал даже, обратно кладет. Понятно — денег у человека нет. Сразу видно. «Возьми, говорю, за так. Милостыньку за ради Христа». Как сверкнет на меня глазищами: «Я, отвечает, не побирушка, милостыньку собирать. Я, говорит, комсомол, и ваш Христос мне без надобности». Снимает с себя этот пиджак и говорит: «Сколько дашь картошек?» У меня, веришь, Сереженька, даже сердце зашлось с его таких слов. А потом думаю: не ведает, что творит! Господь его, безбожника, за грехи сам осудит. А я ему картошки отсчитала. Тебе как пиджак-то, ничего? По душе?

— По душе. И в самую пору, — улыбнулся Сергей и, сняв обновку, повесил на спинку стула.

— В моленную станешь надевать. За столом сидеть придется, у всех на виду. Нехорошо быть каким-нибудь оборвышем.

Тут Сергей, пользуясь хорошим настроением старухи, возьми да и расскажи о приходе Павла Ивановича. Все-все! А самое главное, что завтра должен вместе с учителем уехать в бригаду.

Манефа Семеновна вдруг сорвалась с места, схватила с конька полотенце и, как оно было вдвое, стала яростно хлестать им Сергея. Он не уклонялся, а только вздрагивал после каждого удара и старался ладонями прикрыть лицо.

Манефа Семеновна так же быстро остыла, как и вспыхнула. Она швырнула на стол полотенце, бросилась на лавку и, покачиваясь из стороны в сторону, запричитала.

Хотя Сергей и не ощущал вины перед бабкой, но, видя, как сильно расстроилась она из-за него, чувствовал себя все же неловко.

— Нету в тебе никакой сердечности, никакой благодарности. Нету! За что меня бог наказывает? — запричитала старуха. — Чем я согрешила?

— Так я разве что? — спросил Сергей.

Объяснение между ними на этот раз было коротким. Манефа Семеновна решительно заявила, что она сама скажет учителю и Семибратовой, будто отправила Сергея в город, а он тем временем посидит несколько дней дома или на той же рыбалке.

Сергей понимал, что, нарушая свой уговор с Павлом Ивановичем, он поступает нечестно, ему было совестно, он даже боялся представить себе, как после всего этого он встретится с учителем…