Пан (пер. Химона)

— Когда вы вошли, ваше лицо было оживленно и ваши глаза блестли, вы протянули мн руку. Теперь ваши глаза стали опять равнодушны. Я не ошибаюсь.

Пауза.

— Нельзя же бытъ всегда одинаковой…

— Скажите мн, хотъ только этотъ разъ, — сказалъ я, — что я въ данномъ случа сказалъ или сдлалъ такое, что могло возбудить ваше недовольство. Это послужитъ мн руководящей нитью на будущее время.

Она смотрла въ окно, на далекій горизонтъ, она стояла и смотрла задумчиво прямо передъ собой и отвчала, продолжая стоять ко мн спиной:

— Ничего, Гланъ. Вдь приходятъ иногда нкоторыя мысли въ голову. Вы сейчасъ не въ дух? Не забудьте, нкоторые даютъ мало, но для нихъ это много, другіе отдаютъ все, но это имъ ничего не стоитъ; кто же далъ больше? Вы за вашу болзнь стали такой грустный. Но зачмъ мы свели на это нашъ разговоръ? И вдругъ она смотритъ на меня, радость окрашиваетъ ея лицо, она говоритъ.

— Выздоравливайте скоре. Мы будемъ опять видться.

И съ этими словами она протянула мн руку.

Тутъ мн пришло въ голову не принять ея руки. Я поднялся, заложилъ руки за спину и низко поклонился; этимъ я хотлъ поблагодарить ее за ея любезное посщеніе.

— Извините, что не могу проводить васъ дальше. Когда она ушла, я слъ, чтобы все это хорошенько обдумать.

Я написалъ письмо, гд требовалъ, чтобы мн выслали мундиръ.

XX

Первый день въ лсу. Я былъ веселъ и утомленъ, вс зври подходили ко мн и осматривали; на листв деревьевъ сидли жуки, букашки ползали по дорог. — Привтствую всхъ васъ! — сказалъ я мысленно. Настроеніе лса овладвало моими чувствами; я плакалъ отъ любви, и при этомъ мн было радостно, я весь былъ исполненъ благодарности.

Мой милый лсъ, мое убжище, Божья благодать, я скажу теб отъ полноты моего сердца… Я останавливаюсь, смотрю по сторонамъ, я со слезами на глазахъ называю по имени птицъ, деревья, камни, траву, пчелъ, оборачиваюсь и называю ихъ всхъ по порядку. Я смотрю на горы и думаю. — Да, я сейчасъ приду, — какъ-будто отвчаю на чей-то зовъ.

Тамъ, наверху, сидятъ на яйцахъ соколы, я зналъ, гд находятся ихъ гнзда. Но мысль о соколахъ, высиживающихъ яйца тамъ, наверху, въ горахъ, далеко умчала мою фантазію. Въ полдень я выхалъ въ море; я присталъ къ маленькому острову къ скал, тамъ, за пристанью. Тамъ росли на длинныхъ стебляхъ лиловые цвты, доходившіе мн до колнъ; я бродилъ среди странныхъ растеній, кустовъ малины, шероховатой морской травы, тамъ не было никакихъ животныхъ, можетъ-быть, и людей тамъ никогда не бывало. Море слегка пнилось у острововъ и окутывало меня туманомъ шумовъ; тамъ, высоко кричали и летали прибрежныя птицы. Море со всхъ сторонъ заключило меня точно въ объятья. Благословенна будетъ жизнь и земля, и небо, благословенны мои враги. Въ этотъ мигъ я былъ бы милостивъ со своимъ злйшимъ врагомъ и развязалъ бы ему ремень его обуви…

Громкая пснь доносится до меня съ одной изъ лодокъ господина Мака, и душа моя наполняется солнечнымъ свтомъ при этихъ знакомыхъ звукахъ. Я гребу къ пристани, прохожу мимо рыбачьихъ хижинъ и возвращаюсь домой. День прошелъ, я принимаюсь за свой ужинъ, раздляю свою трапезу съ Эзопомъ и снова возвращаюсь въ лсъ. Нжные втерки беззвучно вютъ мн въ лицо. — Благословенны будьте вы, — говорю я втеркамъ, — за то, что вете мн въ лицо, благословенны будьте вы, моя кровь исполняется благодарности къ вамъ. — Эзопъ кладетъ свою лапу ко мн на колни.

Мною овладваетъ усталость, и я засыпаю.

Люль, люль! Колокольчики звучатъ? Нсколько миль дальше въ мор стоитъ гора. Я творю дв молитвы, одну за свою собаку, другую — за себя, и мы входимъ въ гору. За нами запираются ворота, дрожь пронизываетъ меня, и я просыпаюсь.

Огненно-красное небо, солнце стоитъ и попираетъ земли передъ моими глазами. Ночь; горизонтъ дрожитъ отъ свта. Эзопъ и я переходимъ въ тнь. Вокругъ все тихо. — Нтъ, мы не будемъ больше спать, — говорю я Эзопу, — завтра мы будемъ охотиться. — Красное солнце свтитъ намъ. Мы не вошли внутрь горы!… Странное настроеніе овладваетъ мною, кровь бросается мн въ голову.