Панджшер навсегда

– Много. – Ремизов чуть поморщил лоб, стараясь понять, что означает «много» для Веры и в чем суть вопроса.

– Любая может завербоваться?

– Эти вопросы военкомат решает. Медицинскую комиссию надо пройти, специальность определенная нужна. Может, еще какие нюансы. А тебе зачем?

– Я тоже хочу.

– Нет, нет, это невозможно. – Он слегка отстранился, – Там люди каждый день гибнут, раненых много, там просто страшно. И ты только замуж вышла.

– Это другой вопрос. И вообще, может, я не для себя спрашиваю…

Долгачев танцевал с Ириной, говорил медленно, в такт музыке, прислушиваясь к себе, стараясь намеками оттенить недосказанное, создать видимость неочевидного.

– Нам в полку на обед каждый день апельсины или мандарины давали. Вот такая жизнь. Сказка. Где и когда еще такое будет? А урюк, ну за два года просто надоел. Он там везде растет, как у нас яблоки, мы из него самогон гнали. Нормально, пить можно. И жить можно. Все эти страшилки для дураков и слабонервных.

– Игорь, а правда, что в Афганистане можно и женщину купить.

– Кто это тебе наговорил?

– Слышала.

– Это чушь, конечно, но теоретически возможно. Афганцы живут плохо, бедно, пайса всем нужна, а женщина, если она седьмая дочь в семье… Это, конечно, не кукурузная лепешка… Но если только теоретически…

– Дорого, да?

– Нет, недорого, тут другое… У них свои правила. Если купил, то отвечай за нее, корми, одевай. Назад вернуть можно, но надо снова платить. В несколько раз больше. Вроде как использованная вещь, кому она теперь нужна. А бросить нельзя – убьют. У них считается позором.

– А ты откуда это знаешь?

– Все знают.

Женщины пошли курить на балкон, слабости и пристрастия иногда лучше не демонстрировать. Женщина с сигаретой скорее вульгарна, чем эффектна, хотя некоторым тигрицам это очень идет, особенно в охотничий сезон. Ремизов проводил подружек взглядом. Надо бросить курить. Это будет сильный ход, поступок.

– Где в Афгане служил, в Баграме?

– В общем, да. – Долгачев плеснул им водки. – Знатное местечко, и стоит того, чтобы за него выпить. Ну, давай, с Богом… А так, везде побывал. Кандагар, Шинданд, Джелалабад, само собой Кабул. Все посмотрел, как в клубе кинопутешествий, только в натуре, и пустыню, и субтропики. Горы – больше со стороны, там аэродромы не строят. И что характерно – люди живут везде. Хоть крысиным ядом трави, все равно не выведешь.

– А летал на чем?

– Я – инженер на Су-25, на «граче».

– Так ты не летчик?

– Нет, а с чего ты взял? – Теперь Долгачев от удивления приподнял брови и раскрыл серые глаза почти без ресниц. – Но, чтоб ты знал, без меня это железо не взлетит. Даже не сомневайся.

– Да нет, я не сомневаюсь. Значит, это не ты мою роту бомбил.

– Не я, это точно. – Еле уловимая горечь растаяла в воздухе, и по лицу Долгачева проплыла интриганская улыбка. – А какие там служат девчонки – пальчики оближешь. – Он понизил голос, скосил глаза на балконную дверь. – Я бы там еще на два года задержался. Вот это жизнь! Тут что – рутина. А ты как?

– Никак, – Ремизов вдруг озлобился, – рейды, засады, блокировки. А еще любимый личный состав, который кушать хочет, которому страшно бывает.

– Ну а помимо?

– Нет ничего помимо. Просто война непрерывно, каждый день.

– Да брось ты, какая там война. Видел я в Кабуле, рота сто восьмидесятого полка в рейд уйдет, пошатается три дня по «зеленке», урюка или тутовника натрескается, потом три дня на горшке сидит. Потом снова дня на три в рейде. Если не забредут на свое минное поле, то все целы. И опять на горшок. А у нас еще проще, звено взлетело, отбомбилось, вот и вся война. Ну иногда кто-нибудь не вернется, не без этого. Так это единичные случаи.

– У вас единичный случай – у нас каждый день кто-то не возвращается.

– Это уже специфика.

– Какая специфика, что ты мелешь? И наш полк, и этот сто восьмидесятый, и любой другой – все в одинаковых условиях, то есть в дерьме. Ты где был-то: в Афгане или на курорте?

– Ты не кипятись, Артем, все я видел, все знаю, мой «грач» тоже с хорошими дырками прилетал, на честном слове. И «тюльпан» я помогал разок загружать. За речкой я был, понимаешь, в Афгане, а не в тюрьме. Кстати, пробовал в Кабуле обалденное немецкое пиво, можешь поверить…

Пузырьки от шампанского по лабиринтам мозга поднимались под самое темечко, шуршали, пытаясь играть с отяжелевшими мыслями. «Ирке понравился вечер, ну и ладно. А мне бы лучше тогда с Ольшанским остаться. Поболтали бы за жизнь. Ну написал бы некролог про юношеский романтизм или оду про интернациональный долг – мы же выполняем свою работу не только для себя, но и для афганцев. А сделать из меня бифштекс ему никто не позволил бы – пришлось бы расстаться и с модными очками, и с ботинками».

– Хорошие ребята, да? Мы с Верой полгода не виделись. Наговорились до одури, всех подружек вспомнили.