Панджшер навсегда

– Наша первая и главная задача – вернуться домой целыми и невредимыми. Кто не согласен, шаг вперед. Ну? – чтобы видеть глаза солдат, Ремизов низко наклонял лицо к их лицам, всматривался в них демоническим взглядом. Никто не шелохнулся. – Поразительное единодушие. Так какого черта мы так сладко спим?! Оборзели совсем! Кто пахать будет, защищая свою жизнь и жизнь товарища? Я один? Меня убьют – что вы делать будете? «Духам» сдаваться, чтоб они ваши уши на сувениры отрезали? Слушай меня! Меня не убьют, можете не дрейфить, это я так, пошутил. А вот теперь серьезно. Учебная тревога будет каждую ночь в разное время, пока не научитесь выполнять норматив. Пока я вам мозги на место не вправлю. Когда научитесь – тоже будут тревоги, но реже, для поддержания боеготовности. В трусах, в чем мать родила, в тапочках, в сапогах, мне все равно, по тревоге каждый бежит на свою огневую позицию. Ясно? Это первое. Второе. Если ты спросонья ничего не видишь, не помнишь, не знаешь – расстреливаешь магазин в своем секторе. Пулеметчик – три длинные очереди. Зенитная установка – одна очередь в том направлении, куда смотрят стволы. А стволы еще с вечера смотрят в самом опасном направлении. Оспанов, ясно? Третье. После этого все стволы молчат. Слушаем тишину. Шум камней, стук шагов, крик раненого. Дальше будет либо красная ракета, либо очередь трассеров в сторону цели. Целеуказание дает офицер или сержант. Это и есть команда на открытие огня – залпом бьем в сторону цели. Имеет право самостоятельно открыть огонь любой, кто увидит или услышит «духа». Инструктаж закончен. Все вопросы утром. А теперь спать.

Оставшись в блиндаже одни, без командира, натягивая на себя шерстяные армейские одеяла и готовясь провалиться в сон, солдаты недовольно ворчали.

– Ну, ротный, сам не спит и другим не дает. И так каждую ночь будет?

– А ты чего хотел? Это же служба.

– Все по делу, все конкретно. Если какой «душок» сунется, ему крышка.

– Ротный знает, что делает.

– А меня он достал. Если ему больше всех надо, сам бы и скакал по ночам с автоматом, – с досадой высказался Дуйсембаев.

Эти запоздавшие высказывания лишь подтверждали, что кто-то другой определяет их линию жизни. Но правда была проста, как белый день: пока у них такой ротный, с ними ничего не могло произойти, и первыми это понимали сержанты, которым полагалась своя доля ответственности.

– Ему – больше всех, а тебе совсем ничего? – негромко отозвался Фещук.

– Мог бы и днем инструктажи устраивать.

– Будешь командиром – будешь выбирать.

– Очень надо, – раздраженно бросил Дуйсембаев, словно ночная тревога увеличила счет его личных обид, и затих, перевернувшись на другой бок.

– «Духи», «духи»… Откуда здесь «духи».

– Часовые есть, что нам-то скакать?

– Вот с часовыми и надо разбираться, – это Мец, он отслужил в роте меньше года, и его никто не просил защищать Дуйсембаева.

– Ты, молодой, заткнись, – тут же отреагировал Оспанов.

– Вы что тут балаган устроили? Командир все делает правильно, – добавил Фещук, бездельники прикрывали свою леность разговорами, и ему это не нравилось. С ротным горными тропами пройдено сотни километров, и уж кому, как не ему знать науку выживания. – С первого раза не поднялись, вот и пришлось дергаться. Так, Серик?

– Так, – нехотя отозвался Оспанов и потом более агрессивно продолжил: – Кто в следующий раз не поднимется, отделаю как Бог черепаху. Я вас научу Родину любить.

На этом дебаты сразу закончились.

Утром в положенное время на востоке взошло солнце, и на утреннюю зарядку поднялся двадцать четвертый пост. Разочарованные бойцы раньше пребывали в надежде, что на посту будет полная расслабуха, ешь да спи, да коротай службу в своем окопчике. Кто же сюда полезет, когда здесь столько минных заграждений, столько оружия? Но это оказались ложные надежды, они могли бы и догадаться, что их ожидает с ротным. Теперь им предстояла утренняя физическая зарядка. А еще этот Сегень, писарь, вчера какое-то расписание занятий оформлял. На утренние вздохи Ремизов отвел пять минут, а потом, как и положено, сержант начал первый комплекс вольных упражнений.

* * *

Капитан Мамонтов вернулся в свой родной полк. Не он первый, кто назвал его родным. Посторонние наблюдатели отметили еще на вертолетной площадке, как здоровый розовощекий капитан выкатил вперед свой живот, с достоинством спускаясь по посадочному трапу из «Ми-8», непосторонние – непривычную для него влажность глаз. Он оглянулся на подступившие совсем близко горы, на бурлящее ложе Панджшера, на изломанную линию окопов пятой роты, такую же, как и год назад. Ощущение, что вернулся домой, не оставляло его. Ветер от замедляющего ход винта гнал вихрями пыль, первую осеннюю листву.

– Со второго батальона есть кто? – обратился он к стоящим у площадки прапорщикам.

– Со второго? Нет. – Усатый прапорщик с огрубевшим лицом осмотрел офицера от полевой фуражки до ботинок. – Никак свой. С какими делами к нам?

– Служить Отечеству. Я новый помощник начальника штаба полка.

– А со старым что? Он вроде молодой еще?