Панджшер навсегда

Успокоившись, он закончил проверку оружия во всей роте. Колодин оказался не единственным разгильдяем.

– Сержантский состав, ко мне!

Младшие командиры вышли из строя, выстроились перед ним.

– Я недоволен. Но я не все сказал при осмотре оружия. Помимо того, что сказано от службы, добавлю от себя лично. В двух автоматах не ржавчина, а коррозия. Вы понимаете, что это значит? Бестолковым объясняю. Это значит, что если солдат погибнет из-за отказа оружия, я его родителям сообщу домашний адрес сержанта, который не проверил чистоту его оружия, не потребовал, не добился. И еще, – Ремизов остановился, внимательно посмотрел на своих помощников. – Каждого раненого и убитого тащить на своем горбу будете. Будете надрываться и будете тащить, захлебнетесь своим потом, жилы порвете, но будете тащить. Выбора у нас не будет, нам его никто не даст. Ясно? Варгалионок, третьему взводу смотр продолжить. Остальные занимаются по моим замечаниям, забирайте свои взводы, свободны.

* * *

После десяти дней, проведенных в Кабульской, то есть армейской прокуратуре, Рыбакин понял, что на карьере можно уверенно ставить крест. Но это меньшая из неприятностей. А максимум последствий и представить трудно. Суд, конечно, будет, приклеили какую-то халатность, повлекшую человеческие жертвы, неисполнение служебных обязанностей. В общем, итог понятен. «Да пошли они все в задницу! Но еще не хватало этих ублюдков, точнее, то, что от них осталось, по домам развозить, рассказывать их родственникам про истинный героизм и самоотверженность. А потом их именами школы назовут, улицы, это же театр абсурда… Следователь тоже… А вы покажите в протоколе, что проводились плановые разведывательные действия, ну на засаду напоролись. Там же ваш сержант руководил, командир отделения… Иначе получается, что вы в боевых условиях не только не справились с управлением, но устранились от него. Это я не справился?! Это я самоустранился?! Э-эх, жизнь! Знал бы прикуп… Хорошо, хоть в клетку не посадили».

Начальник политуправления армии выслушал Рыбакина внимательно. Генерал ожидал жалоб, а когда лейтенант стал твердо отстаивать свою позицию, вместо того чтобы просить заступничества, отнесся к нему с уважением.

– Но я ничего не могу для вас сделать.

– Я и не прошу снисхождения. Хочу, чтобы вы поняли, с каким контингентом мне пришлось служить. Их действия, их поступки были осознанными. С моей стороны не могло быть мягкотелости или попустительства. Я и по характеру жесткий человек.

– Это я вижу. Но ведь при вашем непосредственном участии сложился определенный микроклимат в коллективе. Возможно, кто-то неверно понял или стал истолковывать требования Устава, ваши требования? А не способствовали ли вы лично этим заблуждениям? Знаете, бывают такие поползновения в сторону двойных стандартов, излишней демократизации.

– У меня никаких поползновений, я требователен по службе.

– Это верно, с вашими солдатами беседовали, они это подтверждают. То есть их допрашивали. Но они сообщили и другие факты.

– Моя вина есть. Во взводе я отвечаю за все. Но я же офицер, а не уголовник. Разрешите мне до суда вернуться в роту, к своим.

– Это не я решаю. Но ваш вопрос обсудим.

Генерал не бросал слов на ветер. И действительно, не прошло и трех дней, как Рыбакину разрешили вернуться к выполнению служебных обязанностей, правда, с определенными ограничениями: должен быть где-то рядом, под рукой у следователя, и его не допустили к самостоятельному руководству подразделением. Предполагалось, что это место будет определено в окрестностях Кабула, но вышло так, что его отправили дальше, на пост на дороге недалеко от Джабальус-Сараджа.

Место по экспедиционным понятиям оказалось классным. Его новый командир, капитан Морозов, встретил Рыбакина по-простому, мол, с кем не бывает. Поговорили на равных о том, о сем. По словам Морозова, получалось, что рано или поздно каждый офицер попадал в это дерьмо и избежать попадания еще никому не удавалось. Кого раньше, кого позже, кого слегка, кого по самые плечи окунали, но, что характерно, – всех, каждого.

– Главное, что сам цел. Ну а если уж так случилось, наука для тебя. Ты теперь профессор в академии войны. Тебе не повезло, тебе больше всех досталось.

– Что, все так фатально?