Панджшер навсегда

– Нет, другое, никакой фатальности. Только логика. Мы с тобой на войне – ты с этим, надеюсь, не споришь? Только война своим понятием может охватить все события, происходящие здесь и с нами. Дальше, война – это соперничество, конкуренция сторон по поводу различных интересов с применением любого доступного им оружия. Из этого следует, что война – это неизбежность жертв и готовность их принести. Теперь мотивация, или ставка, то есть ради чего вся каша. Мотивация настолько различается, что сразу дает одной из сторон фору в положении, в стратегии. Душманы, а правильнее, моджахеды, может, и сволочи последние, но в принципе отстаивают свою страну, свое общество, свою власть в том виде, в каком они сами себе все это представляют. Ты согласен, что и пуштуны, и таджики, и другие имеют на это право, они имеют право даже на заблуждение?

– Петр Аркадьевич, вы меня в угол загнали. Вы, как аналитик «Би-Би-Си» или «Голоса Америки», – рупор западного мира.

– Насмешил, я – командир танковой роты, а все, у кого мозги есть, обязательно придут к тем же выводам, что и я. И ты придешь, причем сам, через свою шкуру. Увы. Так, на чем я…

– «Духи» имеют право на заблуждение.

– Хм, «духи»… «Духи» имеют право на пулю, а вот народ… Понимаешь, у всех свой особый путь, национальный колорит, что ли, бытовой уклад, религиозность, в общем, самость. Отстоять свою самость, защитить все это да еще под знаменем ислама, да еще за чужие деньги – чем не мотив, а? Мотив, да еще какой! Поэтому моджахеды, а вместе с ними и половина народа ведут войну и отдают себе в этом отчет. Что делаем мы? Какая у нас мотивация? Не на уровне государственной политики и идеологии, а на уровне солдата, который свою жизнь на кон ставит. У нас воюет даже не армия постоянной готовности, а ее большой учебный центр, в который вчерашние подростки призваны для получения военной специальности. И какой у них может быть мотив для войны? Никакого. Вот в чем проблема. Им даже денег не платят. Извини, но интернациональный долг исполняют добровольно, по глубокому внутреннему убеждению. На каждом витке моих аргументов, доказательств повышается вероятность неблагоприятного исхода для нас. А это огромное «Мы» складывается из маленьких «Я». Каждый укол в огромное «Мы» обязательно имеет точку в виде конкретного «Я». Это и случилось с тобой, но в тот же день или на следующий это же случится с кем-то другим. В Джелалабаде или в Газни, или где-то еще. Но при этом никто из верхних чинов так и не признал первый постулат, с которого я начал свое доказательство, а именно: то, что мы делаем, называется одним словом – война. Как только будет произнесено это слово, все изменится.

– А как изменится?

– Да очень просто, война сразу закончится. Не должны мы воевать с афганцами, они наши соседи, у нас нет конфликта. А между собой пусть сами разбираются.

– Вы философ, Петр Аркадьевич, я никогда не задумывался, что…

– Толик, а ведь плохо не быть философом. Я думал об этом. Плохо не понимать, что происходит вокруг. Я почти год на этом посту торчу, много что прочитал, что сам понял, опять же, сколько людей через наши руки проходит. Я хотел тебе объяснить, что не ты один виноват в гибели своих солдат. Ответственность с тобой наравне должно делить государство. Вот и вся философия.

– Я и так себя виноватым не считаю.

– Стоп, стоп, не продолжай. Оставь в покое свой апломб. Ты единственный из офицеров, кто нес службу на том посту. Так кто кроме тебя должен был контролировать обстановку, этот твой сержант, что ли?

– Но я же спал.

– Да-да, солдат спит, служба идет. Вдумайся в смысл поговорки: служба-то идет! На этом армия и держалась, и держится. Служба непрерывна, она не останавливается. Нам нельзя расслабляться, потому что мы с тобой делаем войну.

– А она делает нас. Причем делает, как хочет: и спереди, и сзади.

– Хм, а ты тоже философ. – Морозов рассмеялся. – Ну что, скоро ужин. За знакомство водочка под помидорчики пойдет? – Он заговорщически подмигнул.

– Откуда такое богатство?

– На дороге стоим, от дороги и кормимся. Господь послал.