«Пане-лоцмане» и другие рассказы

Однако наверху, держась за накрененную стойку, Тебеньков сказал:

— Не те годы, чтоб акробатикой заниматься и технику безопасности нарушать! А если б пониже ростом был? Вы что, под надстройку не могли его привязать?

— А там кормовой подзор близко, — виновато ответил вахтенный штурман.

Стоять на разваливающемся караване было неприятно (с первого взгляда определилось, что его, вдобавок к портовым креплениям, аврально стягивали еще швартовными тросами, такелажными талрепами и цепями — в общем, всем, что под рукой в море оказалось), — можно понять, каково этим ребяткам в море было.

— С первым караваном пришли, с первых барж в Игарке лес первыми же брали, — рассказывал по дороге на мостик штурман.

— В метель грузились?

— Факт. Даже заморозок прихватил. А мастер спешил план делать. И порт назначения хороший был — Антверпен.

— А теперь? — спросил Тебеньков, косясь, однако, с некоторым неодобрением на словоохотливого штурмана.

— В Карских Воротах на Египет, на Александрию, переадресовали. А там — на внешнем рейде пару месяцев прокукуешь, факт. И план плакал, и Европа. Мастер так и ругается: Епи-пет!

Все понятно. Спешил, значит, капитан, обмерзлые балансы брал, а в Баренцевом потеплело, ледок растаял, груз порыхлел — и поплыло.

— Ветра что, много было?

— Так три дня такой с норд-веста! — обрадованно подтвердил штурман. — Крепеж каждый день обтягивали…

— …Одна просьба, пайлот, — сказал Тебенькову, здороваясь, серый на лицо (то ли смертельно усталый, то ли язвенник), со впавшими щеками, капитан, — одна просьба: резких поворотов не делать…

— Хо, какие вопросы! Давайте для начала маленький вперед!

— Место у причала я просил, с краном, под перегрузку… — садясь в кресло и как бы угасая, продолжил капитан.

— Значит, будет и место…

— Как там капитан порта настроен? — еще тише спросил капитан.

— Как всегда, делово настроен…

— И нотариа… — начал капитан и не закончил: он уже спал — незаметно для рулевого, стоящего позади, спал, сидя в кресле прямо, и голову держа прямо, и руки легко держа на подлокотниках, — со спины ни за что нельзя подумать было бы, что человек спит. Тебеньков и сам так умел, когда был капитаном (обычно минут пяти хватает, чтобы снова стать как штык или — как огурец!).

«…В общем, думает сейчас (не исключено, что и во сне) мастер о заявлении морского протеста в нотариальной конторе, чтоб возможные убытки по грузу не отнесены были ни на счет судна, ни на счет судовладельца, хотя как божий день ясно: перегрузка будет немалых денег стоить плюс простой судна в Мурманске, хотя — и это тоже из практики ясно — торчать «Семжалесу» без толку на рейде Александрии, в роскошной средиземноморской воде, до обрастания днища (темпы разгрузки там еще те! — разве что у нас в Дудинке мешки с мукой медленнее выгружают)».

«Семжалес», называется! Где же это леспромхоз там нашли, у этой милой полузабытой морошково-семужной деревушки Семжи, где раньше, помнится, ло́цмана брали на портопункт Мезень, когда ходили из Архангельска снабженцем по Летнему, Зимнему, Абрамовскому, Конушинскому и прочим берегам Беломорья. Юные лета, юные (и не совсем) девы, жадные до встреч (и — меньше — до денег)! Здоровья было, как грязи на архангельских и беломорских улицах, и ноздри сами раздувались на запахи жизни. Чего и говорить, тогда и море пахло не то что нынче!

3

На штилевой воде за мысом Пинагорий, у входа в южное колено залива, увидел Тебеньков вообще-то неудивительную, но все же таки неожиданную картину, поглазеть на которую бросился весь находившийся на мостике комсостав «Семжалеса», отчего лесовоз еще более накренился: греческий рудовоз «Фаэтонос» испытывал носом прочность Кольской земли, и машина при этом у него работала вперед, на берег, хотя буксир, ошвартованный у борта, и буксир за его кормой молотили в обратную сторону так, что буруны хлестали по черной от мазута береговой черте.

«Зря горячку порют, — подумал Тебеньков, — надо ждать полного прилива — сам слезет. Впрочем, кэп — вулкан Стромболи, и Славка Подосиновиков — живчик, и буксиры за работу сполна получат, все верно».

— …Все, что движется, должно когда-то сталкиваться. Все, что горит, должно когда-то гореть. А все, что плавает на воде, должно когда-то оказываться на суше, — стоически произнес оживший капитан «Семжалеса». — Как, пайлот?

— Я этого чумного грека должен был в море вести, да вот на вас срочно перекинули…

— Значит, фортуна такова, — все так же фатально ответил капитан. Стало понятно, что он готовит себя к предстоящим испытаниям. В море ему было легче: там надо было держаться и командовать, а тут придется как-то отвечать.

Тебеньков нашел на рации канал буксиров, вызвал «Фаэтонос»:

— Чего там у вас стряслось, Слава?

— Да понимаешь, руль у них заклинило право на борту, и машина вовремя не отработала. Зря я согласился с тобой поменяться, Гаврилыч!

— Хо! А я-то при чем?

— Как! Как при чем? Ты же должен был идти на нем, а не я!..

— М-да… Спасательный контракт уже небось подписали? Ты подожди-ка, Слава, водичку часик-другой, может, тогда и снимешься…