В результате для части личного состава на лето заготовка ягод-грибов была отменена, а вместо этого кто плавниковые бревна собирал, кто сруб рубил, кто березовые веники ломал, кто булыжники в печь вмазывал под личным руководством замполита. Он даже в отпуск потому не поехал…
Получилась, докладываю, баня! Сам я из Кузбасса, но таких бань, полагаю, на всей Руси наперечет найдется. Идейная баня, докладываю, точно!
Календарь у нас теперь от бани до бани идет. После плотной недели с веником напаришься — да в снег, из снега — в парную. Намылся — ни зимняя зевота, ни фарингит не берет. Смотрим ли телевизор? Поглядываем… Семенов и тот понял, что не в сопредельных блондинках дело. Боевая готовность? Первое место держим. И все из-за бани! Думаете, байки травит сержант Бондаренко? А вы сегодня вечерком сами попробуйте, полсугроба специально для вас нетронутым оставим.
Когда море сталкивается с берегом, летят зеленоватые искры. Издали, вместе с пеной, они кажутся почти белыми. Но это не так. Подойдешь ближе — и разглядишь оттенки цвета, так же как в шуме прибоя начнешь различать гудение волны, шелест пены, звеньканье гальки и шорох обсыхающего песка. Крутой вал падает, рушится, кромсает побережье. Взлетают вверх водоросли и песок, подкрашивают воду.
Сверху, с поста наблюдения и связи, полоса прибоя словно живая. Даже если на море штиль, до горизонта ни гребешка, внизу сжимается-разжимается переменчивая лента, словно это дышит разлом между массами воды и суши.
Разлом и есть. Там, внизу, плещется наше море, но дальше — море для всех, и внутри того безликого моря разменивают стартовые квадраты отяжеленные смертью субмарины, одного плевка которых хватит, чтобы прекратить жизнь на Земле.
Но пока ты здесь, наверху, один, наедине с природой, — стой, если тебе не сидится, и любуйся безмятежностью мира. Но!..
От оператора радиолокационной станции поступает доклад о приближающейся надводной цели, вахтенный сигнальщик наводит по указанному направлению бинокуляры и вскоре видит, что на нити горизонта завязался узелок. Потом узелок разрастается, вытягивается к зениту треугольничком мачт. Кто же это? Электроника докладывает: свой. Ничего, подойдет — прожектором проверим позывные.
Вахтенный в юношеских прыщах, наголо острижен, ему очень хочется включить сейчас «маг» и прокрутить последнюю ленту с Валерием Ободзинским, однако он продолжает вращаться в своей шестиугольной светелке высоко над миром, и его тяжелые яловые сапоги слышны внизу, в кубрике, подвахтенной смене.
Корабль между тем совсем близко. Отчетливо видно, как он буйно разбрасывает окрестное море. Проходит обмен позывными, и вахтенный вверху, на скале, слышит впечатляющий до озноба свист: то ли стонет распарываемое море, то ли корабельные турбины возвещают о своей мощи.
Исчезают за поворотом комендорские шлемофоны у счетверенных универсальных пушек, за ними — воткнутые в небо стартовые направляющие для ракет, затем, ниже, — рассыпчатый горб кормового буруна, взбудораженное море раскидывается по камням, и корабль входит в гавань.
Такого здесь еще не видали, и все смотрят, как он швартуется: и Меркурьев с узкой, как шпага, палубы своей лодки, и строители нового здания, и дед Захаров из тесной рубочки бота, и компетентная группа подросших за год пацанов из поселка. Старший матрос Казанков, оттолкнув замешкавшихся, заносит стальной огон швартова на причальную тумбу, делает кулаком «рот фронт» в ответ на боцманское одобрение и безразлично отходит в сторонку. Затихает турбинный свист, корабль успокаивается на швартовах, в базе наступает тишина, и тогда все испытывают одно и то же спокойное, почти обыденное удовлетворение, словно этот ракетоносец был в базе всегда…
Сегодня небольшая часть экипажа, возможно, сойдет на берег подышать травяным настоем, наломать охапки лилового иван-чая, пройти по каменистым тропкам наверх, откуда корабль будет виден, как с вертолета.
Сегодня среда, и, может быть, кто-нибудь попадет в кафе «Аэлита». Там в углу, наискосок от оркестрика, будет сидеть молодая женщина с подсиненными, как у Аэлиты, глазами. Она живет в этом доме на третьем этаже, и она одинока.
В окно кафе видна шевелящая пепельными листьями осина, а за нею вода, в которую смотрится гарнизон…
Почему мы называем его угловым? Он наверняка не самый северный, самым западным его тоже не назовешь, равно как и самым восточным. И четвертные румбы подбираются к нему неточно. Да и зачем путаться в понятиях? Когда в старину строили крепости, не все башни ставили в стену в ряд. Задумывали и возводили угловые, которым доставалась двойная ратная работа: не только стоять за себя, но и защищать подступы к соседям по крепостной стене. Вот потому и наш гарнизон — угловой.
НАГЛЯДНАЯ АГИТАЦИЯ
Вообще-то, по графику, Гавриле Тебенькову в ту субботу не было надобности — и не хотелось — покидать дом родной. Однако вышло так, что он поссорился с тещей, рассчитав ей на спор пасхальные праздники на всю двенадцатую пятилетку.