Панмедиа. COVID-19, люди и политика

В России также наблюдается страх перед социальным компьютерным томографом, ну или попросту COVID’ом-1937. Сама вероятность того, что правительство собирается вводить QR-коды, идентификаторы слежения за населением, полученные на смартфоны, позволяющие отслеживать геолокацию каждого из нас, внушает резкий протест. И действительно, в Конституции РФ нет пункта, говорящего, что каждый гражданин должен иметь смартфон и уметь им пользоваться, тем более не ясно, как быть с людьми пожилого возраста с плохим зрением, не видящими иконки на экране. Помимо этого, личный смартфон может разрядиться или сайт мэрии может зависнуть, и как говорит Борис Джонсон, fuck knows what can happen… Ну а в регионах все по-разному, благо Путин еще в своем первом обращении намекнул, что Москва всем слезам поверить не может и утереть их тем более. В Чечне действуют по старинке, вместо QR-кодов полиция с дубинками, которая своими методами воспитывает коронанарушителей, заботясь о здоровье своих граждан.

В Афганистане, другой исламской стране, аппараты для искусственой вентиляции легких делают из старых японских автомобилей, причем занимаются этим женские команды по робототехнике. Капитан одной из таких команд, Сомайя Фрахи, рассказывала, что аппаратов катастрофически не хватает, и врачам часто приходится поддерживать больного с помощью резиновой груши. Не меньшую изобретательность проявили медики на Украине, начав изготавливать аппараты ИВЛ из полиэтиленовых пакетов, по технологии «бабл-сипапа»[75]. Для создания этого чудо-аппарата нужно взять пакет, в котором делают два отверстия, и несколько специальных переходников. В одно отверстие вставляют трубку от баллона с кислородом, во второе — пациент выдыхает углекислый газ. Пакет плотно фиксируют на шее, как в фильме «Счастливое число Слевина» (2005), чтобы кислород не выходил наружу, а глубина, на которую опускают трубку с водой, определяет силу давления. Газ выходит, образуются пузырьки, что освобождает дыхательные пути от возникновения лишнего давления.

Мэр Саянска, Олег Боровский, отказался принимать горожан и вообще кого-либо, прилетевшего даже из Москвы или Петербурга, и предложил им сначала откарантиниться в Иркутске. С точки зрения Саянска, Москва и Петербург — заграница; пожалуй, так всегда и было, только сегодня это стало совсем понятно. Он же, по сообщениям СМИ, распорядился с 6 апреля открыть детские сады, кафе и салоны красоты, дав указание всем предпринимателям подобных заведений строго соблюдать меры предосторожности. Может, он и прав. Так, профессор биостатистики университета Рокфеллера, Кнут Виттковски, убежден, что для эффективной борьбы с любым вирусом гораздо лучше, если люди будут больше находиться на открытых, проветриваемых пространствах, а не взаперти[76]. Дамам, которые хотят быть особенно красивыми, а заодно и здоровыми, нужно попробовать добраться до Саянска.

Если бы это увидел Ленин, вернувшись из условного Саянска в Италию или Англию, то он наверняка бы отметил нарастание революционной ситуации. И ошибся бы. Потому что это не революция, а глубинное сопротивление европейца (в широком смысле) переделать его свободу в нечто естественное, как бы данное изначально и охраняемое социумом, государством. В Китае это не вызывет ни сомнений, ни тем более сопротивления, потому что «китайская» свобода сделана из гармонии с Путем, 道 (dào), со всеобщим началом, и от этой гармонии зависит жизнь как отдельного человека, так и общества в целом. Европейский человек знает: свобода не дается естественным способом, а если даже дается, то ее очень быстро забирает социальное, свободу можно только завоевать. Мало того, завоеванную свободу нужно постоянно защищать, если этого не происходит, ее отберет государство — с помощью вируса или без него.

Гарри, Грета, Covid

Как ни странно это может показаться, непослушание многих европейцев соблюдать карантин, выезды на пикник, походы в бар, в салон красоты, парикмахерскую, пока их не закрыли полностью, и проч., объясняется глубинным пониманием, скорее даже ощущением такой модели свободы. Самоизоляция в этих условиях равна самосознанию, что потребовало от европейского человека слишком экстренной перестройки своей субъективности, и в этом плане она проигрывает субъективности китайской.

Со строго философской точки зрения, последнее выражение является скорее метафорой, чем концептом: в традиционной китайской картине мира не имеет смысла отдельно говорить о субъекте, такого там просто не существует. Субъект — это отражение глобальных, дао-процессов на индивидуальном, микроуровне, и не более того. Отсюда и задача «китайского» субъекта: поддерживать правильную связь с этим всеобщим, в этом же основная функция общества и государства: создать такую конфигурацию индивидов, при которой связь индивидуального, социального, с небесным, природным, станет максимально действенной.