Панмедиа. COVID-19, люди и политика

За разрушенной системой качественного образования, которая несмотря ни на что имела место ранее, может скоро наступить и разрушение ума: достаточно приучить последний не к мысли, а к угадыванию правильных ответов, и страна перестанет существовать.

3. Будда и Толстой

Если вы еще не знаете: Лев Толстой — экстремист! Таковым его признал эксперт по этим вопросам Павел Суслонов, писатель проходит по статье 282 УК РФ. Экстремизм найден в следующей фразе: «Я убедился, что учение [русской православной] церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же собрание самых грубых суеверий и колдовства, скрывающее совершенно весь смысл христианского учения». А если учесть, что Ленин, тоже экстремист, назвал его «зеркалом русской революции», то старика-помещика, как сейчас говорят, закрыли бы надолго.

Сложно не удивиться своеобразной мудрости охотников за экстремистами, особенно умершими. Следуя их логике, в частности г-на Суслонова, неплохо было бы проверить многих русских писателей не только на экстремизм, но и на порнографию, например, Пушкина, а Гоголя или Гаршина подвергнуть психиатрической экспертизе. Сколько же можно позволять этим негодяям растлевать чистые, невинные души наших людей?

Владимир Чертков, близкий друг Толстого (при этом коварный, по признанию сына писателя, Сергея), один из так называемых «кающихся дворян», писал в своих воспоминаниях, что усилия Толстого, особенно в последний период жизни, были направлены на сохранение себя в духовном «я», как он это определял. Нахождение же в материальном «я» его тяготило по причине слишком острого ощущения несправедливости жизни.

Те, кто внимательно читал «Анну Каренину», помнят, что салоны, описанные в романе, имеют больше общего с древнеиндийскими ашрамами, по крайней мере, по контенту, чем с великосветскими тусовками эпохи Старого режима. Это не случайно. Толстой живо интересовался Индией и ее религиями; Индия, в свою очередь, интересовалась Толстым. Не кто иной, как Махатма Ганди признавался, что многому научился у русского писателя, теперь — писателя-экстремиста. В скобках замечу, что, например, Захар Прилепин, со вкусом убивавший врагов на Украине, экстремистом не считается.

Вопрос об отношении Толстого к христианству сложный, но не настолько, чтобы не понять очевидное: писатель не принимал идеологическое христианство, созданное ап. Павлом, и более чем с почтением относился к самому Христу, которого рассматривал как инкарнацию пути. Павел требовал от последователей подчинения, социального подчинения, взамен обещая бессмертие. Он создавал церковь, то есть структуру, которая по сути подчиняет себе религию. Писатель это отвергал. Вера в Бога — не подчинение, а индивидуальное согласие, выбор свободной воли. Институализированная вера — подлог. Не случаен огромный интерес Толстого к индийским религиям, в частности к буддизму, которым тогда только начинали заниматься серьезно, на научной основе, как в Европе, так и в России. В изданиях литературы для масс, то есть для крестьян, которую инициировал писатель, публиковалось много индийских сказок и индийского фольклора, которым позже, как и индийской музыкой, будет профессионально заниматься Сергей Николаевич.

Мало сомнений в том, что Толстой долго готовился к своему известному уходу. И это не было блажью полубезумного старца, как писали некоторые критики. Едва ли это был и побег от надоевшей семьи или даже от авторитарной жены, Софьи Андреевны, отбившей все же у мужа часть авторских прав на его произведения. В воспоминаниях Александра Гольденвейзера, композитора и пианиста, дружившего с писателем, есть свидетельство о том, что Толстой никак не хотел обвинять жену в причинах своих душевных терзаний, считая ее саму глубоко несчастным и душевно больным человеком.

Ближе к концу жизни писателя тяготила жизнь в Ясной Поляне, и главным образом из-за того, что живя в ней, он оставался привязанным к своему физическому, социальному «я», которое вошло в глубокое противоречие с его поиском истины. Понимая, что общего спасения не будет, и свое писательское предназначение он выполнил, и что более для общества он бесполезен, Толстой решает совершить спасение индивидуальное — в согласии с доктриной Хинаяны (раннего буддизма). От власти он более ничего не ждал, считая Петра Столыпина, как и самого царя, ответственными за убийства своих сограждан.

Оставить социальное «я», «я-экстремиста», ради духовного. Его уход из дома — эхо жесту принца Сиддхартхи Гаутамы, покинувшего родной дворец ради поиска спасения в сознании. Это моя гипотеза, которая, разумеется, не претендует на окончательное решение загадки Толстого.

Стратегия революции в Америке