Паноптикум

Все последние дни Леимлине вообще не могла думать ни о чем другом, как только о двух осликах, везущих ей на маленькой тележке небывалую удачу. По вечерам вместе со своим супругом Болдижаром Леимли они уютно усаживались в кресла и подсчитывали, что при двух поездках в день заработают ежемесячно, за вычетом обязательных семнадцати процентов, шесть тысяч восемьсот форинтов. Но если совершать три поездки… конечно, три поездки очень трудно сделать, во всяком случае, так говорят возчики, но им нельзя верить на слово, так как они работают для кооператива, а значит, и не очень-то надрываются. У супругов же Леимли имеется большой опыт, как увеличить прибыли, уж они-то придумают, как три раза в день обернуться с одной упряжкой ослов между угольным складом и местами доставки угля. И даже не три, а четыре раза — все зависит в конечном счете от находчивости, от коммерческой оборотливости и от личной инициативы… У людей гораздо больше инициативы, когда они работают на себя. Конечно, если бы ослики были собственностью какого-нибудь государственного предприятия… Такое предположение заставляло супругов Леимли весело посмеиваться. Они радовались своей находчивости, тому, что ни в чем не уступают предприимчивости Гайначков. Болдижар Леимли за мизерное вознаграждение («слава богу, что хоть это есть у него!» — суеверно стукнула три раза по дереву стола его супруга) работает целый день, возвращается домой иногда только поздно вечером, потому что после работы бывают еще и политзанятия. («Представьте себе, Болдижар, бедняжка, ходит на политзанятия, где ему в его лысую голову вбивают, что он принадлежит к классу эксплуататоров», — рассказывала об этих занятиях мужа Леимлине.) Значит, Болдижар не может лично заниматься делами, скажем, ослиными. Но недаром его жена, урожденная Илонка Шробахер, чуть не со дня рождения наделена коммерческой жилкой, на нее можно вполне положиться. Она и дело обделает, и Гайначку за нос проведет при расчетах, в этом никакого сомнения быть не может.

И вот наступил торжественный момент, когда Леимлине положила наконец, тщательно пересчитав, на круглый полированный столик Гайначков пачку денег: аванс за осликов. Сделка совершалась в комнате, стены которой сверху донизу были увешаны картинами. Казалось, что все находившиеся в комнате обдумывали стратегические планы: таким напряженным было общее молчание. Правильно ли они делают, заключая договор об эксплуатации осликов совместными усилиями? Делить пополам расходы, безусловно, приятно. Но делить и доходы — это просто ужасно, уж не говоря о том, что все такие деловые связи (даже если обе стороны — и Гайначка, и Леимли — люди благородные) ведут в конечном счете к столкновениям и грызне. Для этого достаточно малейшей ошибки в подсчетах при ежедневной выплате процентов — и готово, подозрение закралось в душу… Нет, нет! Настоящее частное предприятие должно быть по-настоящему частным! Единоличным предприятием называется такое, где человек один, а не вдвоем!

Так размышляла про себя Леимлине (Гайначка с супругой думали, безусловно, то же самое), а так как у нее был известный опыт во всякого рода сделках, то она тут же выразила желание держать осликов при своем доме, где имеется гараж, который может служить прекрасной конюшней. С ослами, конечно, возни будет много, но Леимлине любит, чтобы все, ей принадлежащее, находилось при ней. Осталось еще договориться о некоторых деталях. Кто будет возчиком? Гайначке пришла в голову замечательная мысль выписать в город дядю Михая Боронки — Бенедека Боронку, который у себя в деревне сидит без дела, бедняга. Старый Бенедек прекрасно разбирается и в животных и в извозе. На этом и порешили. Потом обсудили проблему фуража. Гайначка с компетентностью бывшего помещика объяснял Леимлине:

— Изволите знать, сударыня, каждому ослику надо давать в день два килограмма кукурузы, четыре килограмма репы и пятнадцать килограммов сена, что составляет в месяц (прошу заметить, на одного осла) двести двадцать шесть форинтов. Много, согласен, много, но что поделаешь, когда с нас, несчастных, все дерут, кто только может…

— Вполне естественно, — улыбнулась Леимлине.

При упоминании о кукурузе, репе и сене на нее словно повеял ветерок, полный полевых ароматов. На миг опустила она свои длинные ресницы, прикрыла глаза и вдруг представила себе, как она гуляет по имению Гайначки, вдыхая сладковатый запах навоза, смешанный с горьковатым запахом сена.