Паноптикум

— Конечно! — согласился и я. — Нельзя допустить, чтобы тигры и пумы пробили брешь в коалиции.

— Я вполне согласен, — опять сказал директор, получивший этот пост по личной рекомендации Хорти.

Мы шли под чудесными развесистыми липами, мимо клумб, которые уже были приведены в порядок. Я сказал моим спутникам:

— Хотя тигра здесь еще нет, но ведь обезьяна и осел имеются. Гм…

— Ну и ну! — ответил мне председатель месткома, утвердительно кивая головой. — Я, изволите знать, веду разговор не о пумах или о каких-то там обезьянах: наша столица может пока что и без пум обойтись. А вот, говорят, что по случаю объединения партий будет введена надбавка за опасность для служителей зоопарка.

— Гм… — сказал теперь я. — А кто это вам говорил?

— Да вот ходят слухи, что социал-демократы уже давно дали бы эту надбавку, если бы коммунисты не вставляли им палки в колеса. Вот я вам и толкую, изволите знать, что и спору о надбавке не должно быть. У нас люди работают не с кроликами, а со львами, тиграми и вообще с дикими зверями.

— А разве в настоящее время здесь имеются и дикие звери?

— Пока еще нет, прошу покорно, но служители зоопарка в конце концов не виноваты в том, что их нет. Не так ли?

— Но зачем же тогда надбавка за опасность? — спросил я с прозорливостью Гаруна аль Рашида.

— Ну, это опять другой вопрос, изволите знать, но товарищ социал-демократический вице-губернатор все же согласен дать разрешение, если вы, товарищ советник, будете так добры поставить перед ним этот вопрос…

Беседуя о делах, мы проникли в самую глубину зоопарка, постояли перед гулкими львиными пещерами и пустыми клетками, я уже обследовал слепого бегемота, разыскал зебру, видел несколько уныло снующих обезьян, длинные хвосты которых изгибались, словно ожившие цифры расходов на культурные цели.

«Беспартийный» бородатый директор старался оправдать передо мной свое директорское звание, давая мне время от времени вежливые указания и профессиональные пояснения. Но по части обходительности председатель месткома оставил далеко за собой директора. Он давал пояснения буквально всему: указывая на кактус, говорил «кактус», обезьяну называл «обезьяной» и зебру «зеброй», чтобы у посетителя зоопарка не оставалось никаких возможностей для неправильной классификации зверей.

— Извольте пожаловать сюда! — рассыпался в любезностях председатель месткома, показывая на приземистое длинное здание.

Мы попали в царство пернатых. Председатель месткома объяснял:

— К сожалению, птиц у нас осталось чрезвычайно мало. Орлы, разрешите вам доложить, погибли все. Немецкие солдаты убивали их штыками и ели их мясо, чтоб их самих черт сожрал на том свете!.. Но несколько милых птичек у нас все же осталось. Вот сюда, прошу… Сюда… сюда…

Мы шли между двумя рядами клеток. Помещение было в ужасном состоянии, на стенах еще виднелись отверстия от пуль, но птичье щебетание заставляло забывать о следах войны.

Председатель месткома пользовался большим авторитетом. Давал пояснения главным образом он. Здесь не было никаких знаменитых африканских или азиатских птиц; в клетках находились лишь венгерские скромные птички, которых удалось водворить сюда уже после войны. Был даже воробей; он сидел, нахохлившись, на ветке искусственного дерева и грустно взирал на свое латинское название. У председателя месткома нашлось несколько слов для каждой птицы. Он сообщил мне, что сорока — воровка и что про соловья Янош Арань написал стихи. Мне это полагалось, очевидно, знать, раз уж я стал советником. У клетки с попугаем председатель месткома произнес латинское название этой птицы, но, по-видимому, перепутал, так как директор поправил его. Однако председатель месткома хмуро посмотрел на бородатого директора в тирольской курточке, который тут же поторопился утвердительно кивнуть головой и согласиться с тем, что председатель месткома может называть каждую птицу тем именем, какое ему больше нравится.

О попугае мне доложили, что его принесла в зоопарк какая-то женщина: во время осады Будапешта этот попугай залетел к ней в окно. Это был очень странный попугай: всех, кто подходил к его клетке, в том числе и нас, он приветствовал возгласом «Хайль!»

— Покорно прошу прощения, — сказал мне по этому поводу председатель месткома, — его немцы научили.

Бородатый директор сделал шаг назад, прижал руки к груди, слегка поклонился и тоже сказал:

— Покорно прошу прощения, господин советник, в самый короткий срок мы его перевоспитаем.

С большим вниманием изучал я глазами советника мир животных. С особой любовью рассматривал я щелкающих, щебечущих, чирикающих, свистящих и издающих всякие другие звуки пташек, бюджетные графы оживали у меня перед глазами, статья «Расходы на покупку корма для пернатых» свиристела и копошилась, сухие цифры оделись перышками.